– Да ты никак ревнуешь, Ниловна? – нахально усмехнулся спеленутый гад. – Столько лет рядом с тобой по бабам бегал, и тебя ничего не беспокоило. Что вдруг изменилось?

Евгения поначалу аж задохнулась от возмущения. Даже фыркнула:

– Мы тут только вдвоем из нашего мира. Вот поэтому и спрашиваю! Беспокоюсь за тебя!

– А, ну раз только поэтому, то не переживай, – продолжил ухмыляться Матвей. И рожу состроил, прям как у консервы капитанской – наглую и самодовольную. – Эта баба предлагала мне любовь до гроба, семью, детишек и полную свободу.

Глава 15

– Да иди ты, болван старый… какие детишки?! Ты вообще скоро…

Евгения запнулась. Как бы сильно она ни разозлилась, говорить что-то по-настоящему обидное – перебор. Собственно, так всегда было. Они с соседом могли самозабвенно собачиться за каждую мелочь, переругиваться через забор часами. Но никогда! Ни один из них не переходил границу, за которой могло быть что-то по-настоящему неприятное. И сейчас ничего не изменилось.

– В том и дело, что не старый, – все с той же самодовольно гордой рожей заявил Матвей. – Мне тут целую армию девственниц обещали, если с блондинистой красоткой не заладится. Так что ты за меня не переживай!

Последняя фраза была вполне в его духе. «Справлюсь сам», «не переживай». Вот только все остальное…

Такое впечатление, что ей соседа незаметно подменили. И он эту их невидимую грань решил не просто перейти, а с разбега перепрыгнуть.

– Иди вон лучше свою жизнь устраивай, хоть с тефлонцем этим!

Евгения закусила губу и неожиданно почувствовала, как подступают слезы к глазам. Горло сдавило спазмом настоящей обиды. И в этот момент до нее дошло:

– Ты рехнулся, что ли? Хрен ты с ботвой! Ты меня что, нарочно прогнать пытаешься? Зачем?! Что за дурь? И не подумаю! Может, ты и дурак, но свой же, я тебя не брошу!..

– Хана мне. – Устав притворяться, Матвей скинул маску заносчивого индюка и снова стал прежним, но очень поникшим.

«Боевой дух из мужика выветрился начисто», – горестно вздохнула про себя Евгения.

– Чувствую, как внутри просыпается что-то хищное. Страшно, – продолжил жаловаться Матвей. – Утром один тефлонист копьем прямо в живот ткнул, чуть ли не до позвоночника. Больно до искр из глаз! Думал – сдохну! Фиг там! – Судя по голосу, сосед искренне расстраивался, что сумел выжить. – Минуты не прошло, как все заросло…

– Так это хорошо, что заросло, ты ж не окно в женской бане, зачем в тебе дырка, – попыталась свести все к шутке Евгения.

Но мысленно сжала кулаки и подавила отчаянный вой. Ткнул! Копьем! В живот! А этот придурок огорчается, что не сдох!

– Помнишь, тебе аппендицит удаляли, это… лапароскопически! Неделю с двумя проколами валялся. Манька тогда вся извелась… и мы с Климом волновались.

– Тогда хоть вдоль стены ходить можно было, – в голосе Матвея наметился намек на взбадривание, флер бодрости. – А тут – вторые сутки валяюсь.

– Да погоди маленько, скоро придумаю, как тебя украсть, – пообещала Евгения.

– И в небо все время тянет, – подозрительно мечтательно протянул Матвей. – Спать боюсь. Засыпаю и снится, что летаю, – продолжил он то ли жаловаться, то ли предвкушать.

Евгения уже давно смирилась с тем, что чужая голова – предмет темный, а мужская особенно. Логика у них какая-то своя, выводы тоже. Обычно они все простые, как арифметика в младших классах, и вдруг как выдадут что-то на инопланетном. Сиди и разбирайся, как с небес на землю опустить.

– Засну человеком, проснусь монстром чешуйчатым. – Вот тут все было понятно. Монстром просыпаться Матвей категорически не желал. – И буду на цепи у тефлоновых гадов сидеть!

– Не ссы, придумаем что-нибудь, – нарочито грубовато шлепнула его по сетям Евгения. – Отобьемся от шпрот этих, вот увидишь.

В ответ раздался тихий такой вздох. Но вроде как к соседу вернулась надежда.

– Я тут узнавала. Драконы бывают дикие и безмозглые, обычные ящеры – как тот, которого мы съели. А бывают разумные. Ты станешь разумным, так что не бойся. Пошлешь всех лесом и улетишь! – продолжила повышать уровень оптимизма Евгения.

Миссия оказалась выполнима. Козла Матвей изображать перестал, взбодрился. Особенно после того, как еще немного поел. Все же желудок у мужиков – центральный орган.

Даже согласился в итоге вздремнуть. Мол, хрен с ними, с полетами, авось приземлимся. И Евгению отправил спать.

Добравшись до шатра, женщина сразу заметила, что откинутый полог как-то слишком свободно колышется на ветру. А ведь она его вроде бы подвязывала. Вот же… торопилась кормить пленного и не заострила на этом внимания.

Но и внутри шатра что-то было неправильно. Евгения покусала губу и откинула полог еще выше, чтобы немного лунного света попало внутрь.

Такое чувство, словно кто-то рылся в ее вещах. Или это только кажется? Что можно искать в вещах бедной сиротки?

Ох! Кожаный бурдюк с драконьим сердцем!

Повезло, что субпродукта осталось совсем мало, так что Матвей, с его аппетитом, легко мог и все целиком слопать. Поэтому Евгения захватила бурдюк с собой. Иначе тот, кто осторожно обыскивал шатер, наткнулся бы на контрабандные драконьи внутренности.

Вон, маскировочную парчовую тряпку выискал и вытащил. А обратно засунул как попало.

Мда… вот это новости. И что делать?

– Мне показалось, господин Рогдван, что с моей соседкой что-то не так! – послышался вдруг за полотняной стенкой голос Джослины. – Но я боюсь подходить и проверять. Я всего лишь слабая женщина… Пойдемте вместе!

Ах ты!.. Не вернись Евгения от Матвея пораньше, эта стерва показала бы племяннику магистра пустой шатер и наплела бы, что ее соседка неизвестно где шляется по ночам.

Умно. Сама Евгения действовала бы так же.

Сначала бы ткнула в отсутствие «сироты». Потом предложила бы ее поискать. А во время поисков пару раз вскользь упомянула, что приличные молодые дамы по рыцарскому лагерю ночью не шляются. Только неприличные, или те, кто что-то задумал.

– Госпожа Женевьева? – Шаги послышались совсем рядом с палаткой. – Госпожа Женевьева? С вами все хорошо?

Евгения мрачно усмехнулась, а потом расшнуровала сорочку на груди и сонно-томным голосом откликнулась:

– Ах… кто там? Господин Рогдван, это вы? Что случилось? Вас тоже разбудил храп госпожи Джослины?

За полотняной стенкой закашлялись. Причем Евгении показалось, что на два голоса. Она злорадно потерла руки и, встряхнувшись, изобразила выход сонной девы в лунную ночь. То есть аккуратно высунулась из-под полога, да так, чтобы расшнурованный вырез на сорочке оказался прямо в квадрате яркого лунного света. Но не откровенно и напоказ, а