фунта пять шиллингов в неделю. Ее отец воспринял эту новость с презрительным недоверием.

А потом, спустя четыре года, когда ей было всего двадцать два, Кэтрин выпала возможность изменить судьбу. Старый Юджин Харт, чей антикварный магазин находился совсем рядом, на Оксфорд-стрит, однажды остановил ее там и попросил стать его личным секретарем с жалованьем в двести фунтов в год. Старый еврей Юджин, смуглый, доброжелательный, известный своей практичностью, часто заглядывал в контору Твисса и Уордропа ради разных интересных сделок, связанных с реставрацией, а иногда – хотя об этом говорилось шепотом – ради подлинных антикварных творений. Он часто с невозмутимым выражением лица искоса наблюдал за Кэтрин и безошибочным инстинктом своего народа угадал ее потенциальные возможности.

Для нее было непросто покинуть магазин в Холборне, но после предложения Харта перед ней тут же открылись заманчивые перспективы. Поскольку ее обязанности больше не ограничивались письменным столом, она начала осваивать «ремесло», разбираться в старой мебели, в стилях, эпохах и производителях, с первого взгляда распознавать истинную патину старины. Вместе с Хартом она посещала всевозможные распродажи, от «Вернона» в Вест-Энде до великолепных загородных домов на севере. И вскоре, поскольку ее способности были так очевидны, а его здоровье пошатнулось, Харт позволил ей действовать в одиночку. Самостоятельно заниматься покупками было не только делом ответственным – она никогда не забудет, как дрожала, делая свою первую ставку среди множества, казалось, суровых антикваров в надвинутых на лоб шляпах! – но это придало ей также определенный статус. Кэтрин стала если не важной, то по крайней мере интересной персоной в мире антиквариата. Кроме того, она начала откладывать деньги, поскольку вскоре Харт добавил комиссионные к ее жалованию, и теперь каждый месяц она, особенно когда совершала удачную покупку, получала довольно солидную сумму. Но главное – она полюбила свою профессию, ее очарование, возможности и размах.

Три года спустя Юджин Харт умер. Кэтрин, для которой он был замечательным другом, глубоко переживала эту утрату. Когда исполнители завещания продали все активы и бизнес окончательно закрылся, она почувствовала, что готова отказаться от всей своей карьеры. И в этот момент, когда она была наиболее уязвима, возник еще один тревожный довод расстаться с любимым делом. Она познакомилась с честным, трудолюбивым, симпатичным молодым человеком – адвокатом по имени Джордж Купер, который неуклонно рос в своей собственной профессии. По воспитанию и традициям он, как и Кэтрин, принадлежал к уважаемому среднему классу, среде, в которой он родился и в которой, при надлежащей профессиональной состоятельности, несомненно, останется. Они совершали совместные прогулки, и Джордж ей очень нравился. Он, со своей стороны, был влюблен в нее. И наконец он сделал предложение руки и сердца.

Соблазн для Кэтрин был велик. Ей было двадцать пять лет, кровь в жилах бурлила, карьера, по крайней мере на время, застопорилась, а дома, где ее отец теперь превратился в старого, вечно жалующегося инвалида, жизнь часто казалась невыносимой. Как счастлива она могла бы быть в своем собственном доме, со своим мужем, своими детьми! При мысли об этом на нее накатывала волна нежных чувств. Каким трудным и одиноким казался другой путь и как маловероятно, что он приведет к успеху!

Ей было ужасно тяжело принять решение. И Джордж не без напора напоминал, чтобы она дала ему ответ. Настал день, такой же зимний, как этот, когда она должна была сделать свой выбор, этот судьбоносный выбор между карьерой и домом. Озадаченная и опечаленная, она оказалась со своими проблемами в этом старом дворе и села на скамейку под деревом, чтобы прийти к какому-то итогу. Когда она встала, уже совсем стемнело, но решение было принято. На первом месте должна быть ее карьера. Только карьера, всегда и везде. В тот вечер она написала письмо Джорджу Куперу и одновременно подала заявку на должность помощника редактора ежемесячного журнала «Коллекционер», посвященного мебели, декору и изобразительному искусству.

Неделю спустя она уже была в штате журнала «Коллекционер», а через год стала его главным редактором. После этого она отправилась в свободный полет с «Антикой, лтд.», сама себе хозяйка в собственном бизнесе. Она поднималась все выше и выше. У Кэтрин появились выдающиеся друзья, она стала уважаемой персоной в Лондоне и Нью-Йорке. Конечно, она сталкивалась с трудностями – кто с ними не сталкивался? И все же она заработала большие деньги. И тратила их. Она смогла что-то сделать для матери, для Нэнси. Она добилась… да, она добилась успеха, если это слово что-то значит.

Когда Кэтрин закончила свой рассказ, воцарилось долгое молчание. Затем, не глядя на нее, Мэдден взял ее руку в свою, крепко пожал и отпустил.

– Я рад и польщен, что вы мне это рассказали, Кэтрин. Но, думаю, одного человека в этой истории все-таки жалко.

– Кого? – с вызовом спросила она.

– Джорджа Купера, – медленно ответил он. – Я думаю, он прекрасно понимал, кого он потерял.

Она грустно улыбнулась:

– Он не так уж много потерял. Кроме того, полагаю, он теперь женат и совершенно счастлив.

Возможно, Мэдден прочел печаль на ее лице, ту тихую меланхолию, которую всегда несут воспоминания, потому что, бросив взгляд на часы, он быстро поднялся.

– Время чаепития давно прошло. И вы явно продрогли, сидя здесь. Сейчас мы отправимся в вашу чайную, куда вы раньше ходили, и вы выпьете три чашки горячего чая.

Теперь именно он, казалось, возглавил экскурсию, потому что повел Кэтрин мимо потока машин к заведению Эй-би-си[12], которое она когда-то так хорошо знала. Внутри было тепло и светло, большой позолоченный электрический самовар на стойке шипел и исходил паром, длинные настенные зеркала отражали суетящихся официанток и маленькие группы людей, которые ели, смеялись, болтали за круглыми мраморными столиками. У всех были огромные чашки чая и горячие тосты с маслом.

– Здесь хорошо, – сказала Кэтрин. Уплетая тост, она взглянула на себя в зеркало и заправила под шляпу прядь волос, которая, как обычно, упала ей на лоб. – Боже, какой у меня испуганный вид! – Ее губы дрогнули. – Я это заслужила. Как и любая женщина, которая рассказывает историю своей жизни.

– Я ведь сам попросил, не так ли? Когда-нибудь я расскажу вам свою.

Ее улыбка стала шире.

– Только не говорите мне, что вы продавали газеты на улицах Кливленда.

Он ухмыльнулся:

– Разумеется, продавал! Только не газеты, а орешки.

– И ходили босиком?

– Все время! – Он невозмутимо доел последний тост. – Но единственное, что меня сейчас беспокоит, – это то, что мне весь вечер придется торчать одному. Вы даже не представляете, каким брошенным я себя чувствую без Нэнси. Похоже, я