Шрифт:
Закладка:
Во вторник утром она с нетерпением взялась за газеты. Как и следовало ожидать, в лондонской прессе нашлось не много информации, хотя в основном отзывы о новой пьесе оказались благоприятные. Но каждая манчестерская ежедневная газета содержала полный отчет о премьере, и общий тон был вежливо-хвалебным. С трепетом и гордостью Кэтрин наткнулась на заметку, в которой высоко оценили игру Нэнси. Лично Кэтрин, видевшая Нэнси во всех вариантах ее выступлений, не сомневалась в таланте племянницы. Нэнси была очень хороша. Она преуспела именно в воплощениях современных молодых героинь, поскольку могла без усилий создавать жесткие блестящие образы, усталое безразличие юной души к своему времени, сочетая при этом точность оценок и иронию. Таким образом у нее получались не просто психологические портреты, но и сатира на них.
Несмотря на подлинный восторг от успехов Нэнси на сцене и гордость за нее, Кэтрин по-прежнему относилась к карьере племянницы с легкой снисходительностью. Она не могла заставить себя быть серьезной, когда Нэнси с неподдельной страстью говорила о своей профессии и преданности драматическому искусству. Драма, думала Кэтрин, внутренне улыбаясь, – это нечто такое широкое и неопределенное, тогда как Нэнси такая субтильная и конкретная и так настойчиво стремится к счастью, что сопоставлять эти две данности не имело никакого смысла. Тем не менее это не мешало Кэтрин радоваться нынешнему успеху Нэнси. Она надеялась, что постановка будет иметь долгую жизнь, когда дойдет до Вест-Энда. По крайней мере, размышляла она, еще будет время, чтобы ситуация с Мэдденом разрешилась сама самой.
В течение следующих двух дней Кэтрин готовилась к отъезду, и ее голова была занята делами более неотложными, чем этот спектакль. Но в пятницу она получила самое неожиданное напоминание о нем. Сразу после полудня зазвонил телефон, и в трубке она услышала голос Мэддена.
– Вы все еще на севере? – спросила она, когда ее первое удивление прошло.
– Нет, – ответил он. – Я здесь, в своем отеле. Вчера мне пришлось вернуться в Лондон. Срочное дело. Тяжело было срываться, но, увы, пришлось.
– Как там спектакль?
– О, хорошо, хорошо, – ответил он чуть более поспешно, чем можно было ожидать. – От Нэнси все абсолютно в восторге. Я хочу рассказать вам все об этом. Скажите, мисс Лоример, вы примете мое приглашение на обед?
Кэтрин задумалась. У нее не предполагалось деловых встреч. И все же ей не хотелось быть обязанной Мэддену. Она сказала:
– Нет! Это я вас приглашаю на обед.
– Хорошо, – без возражений согласился он. – Ваша воля. Только давайте пойдем куда-нибудь в тихое место. Скажем, в одну из тех закусочных на Флит-стрит, о которых я так много слышал.
Примерно час спустя Кэтрин, в соответствии с пожеланием Мэддена, оказалась за столиком напротив него в одной из гостеприимных закусочных «Чеширского сыра», в обстановке веселой суеты и слушая его рассказ о поездке на север. Он говорил очень тепло. Премьера прошла хорошо, они играли для широкой публики, и Нэнси, в частности, была великолепна. И все же Кэтрин, которая слушала Мэддена без комментариев, не сводя глаз с его смуглого подвижного лица, уловила нотки сомнения в паузах между словами и некоторую отстраненность от предмета разговора.
– Они ужимают отдельные сцены, – заключил он. – И изменяют конец второго акта. Это должно пойти спектаклю на пользу, когда он появится здесь.
– Но, по-вашему, спектакль в общем-то не очень, – напрямик сказала Кэтрин.
– Ну да, – честно признался он. – Для Нэнси он не слишком хорош.
Это был самый красноречивый ответ, который он только мог дать, о чем он и не подозревал. Кэтрин промолчала, но слова Мэддена, произнесенные с искренней простотой, проникли в самое ее сердце и развеяли последние предубеждения против него. В тот же момент она решила, что Мэдден ей нравится и что отныне она будет принимать его безоговорочно.
– Вы сильно влюблены в Нэнси? – спросила она.
– Конечно, мисс Лоример, – твердо ответил он. – И именно поэтому я хочу сегодня поговорить с вами.
Последовала пауза, затем, принявшись машинально крошить булочку, Кэтрин произнесла:
– Полагаю, я вам показалась довольно занудной. Я бы даже сказала, подозрительной. Но представьте, я тоже люблю Нэнси – ужасно люблю. Она действительно значит для меня все на свете. – Кэтрин быстро взглянула на Мэддена, и на ее щеках появился слабый румянец. – Уж простите мне такую сентиментальность и старомодность, – продолжала она чуть ли не извиняющимся тоном, – но я всего лишь пытаюсь объясниться. Мне так хочется, чтобы Нэнси была счастлива, и, хотя в современном, ужасно циничном мире никто так не считает, я знаю, что единственный способ сделать ее счастливой – это выдать замуж за достойного человека, мужчину, который любит ее, который отвадит ее от этих глупых театральных дел и создаст настоящий дом, и – ой-ой-ой… – она смущенно помолчала, – я опять за свое. Но я ничего не могу с этим поделать. Старомодно это или нет, но именно так я отношусь к Нэнси.
– Поверьте мне, – ответил он очень серьезно, – это именно то, что я должен был вам сказать. Да, я чертовски рад, что вы действительно так считаете, потому что я чувствую то же самое. Нэнси – отличная маленькая актриса, но… хм, мне невыносимо видеть, как ей приходится кривляться в этих дурацких пьесах и фокусничать, как она это делала в Би-би-си. Насколько я понимаю, это просто пустая трата времени. О, я знаю, что она хочет сыграть Шекспира. Но разве об этом не мечтает каждая молодая актриса? И честно говоря, когда мы поженимся, я бы предпочел, чтобы она играла Джульетту дома, хотя, наверное, я не Ромео.
Кэтрин улыбнулась такой фразе, выражающей все, что она, пожалуй, и сама попыталась бы сказать.
– Тогда мы действительно понимаем друг друга. Мы друзья. И Бог вам с Нэнси в помощь.
– Для меня это настоящий прорыв, мисс Лоример. И раз уж мы затронули эту тему, то, если… если вы не возражаете, думаю, мне лучше так к этому и относиться.
– Вы можете относиться к этому как считаете нужным. Если при этом не будете винить меня за то, что я такой дракон.
– Ну, если вы дракон, – протянул он, – то тогда самый милый из всех на свете.
Они оба рассмеялись, и напряжение, которое незаметно росло в течение этих последних нескольких минут, внезапно ослабло. Последовало молчание. Мэдден, словно почувствовав, что на трудную тему сказано предостаточно, больше не делал никаких попыток продолжить ее. Вместо этого он оглядел старое помещение, где на потемневших от
