За все продолжительное время его правления не было ни одного заговора в среде столичной знати и армии. Чуждый военного задора и великих завоевательных традиций Древнего Рима, он направлял все свои усилия к поднятию благосостояния населения империи. Жизнь римских некогда стран, которые вышли из непосредственной зависимости от власти императора, входила в новые условия в раздроблении на германские царства. Старая идея единого главы христианского мира в лице римского императора продолжала жить в сознании германцев, разорвавших на части запад империи, и Анастасий поддерживал ее в своих сношениях с франками и бургундами, мирился с господством готов Италии и поддерживал добрые отношения с вандалами, царем которых бы в то время Тразамунд. Идея единства религиозного сознания христианского мира в определенной формуле вероопределения, завещанная ближайшим прошлым, вносила страшную тревогу в настроение тогдашних поколений и требовала от императора огромного дипломатического искусства и большого напряжения энергии и внимания к интересам населения отдельных областей империи. Сознавая невозможность объединить восточные области империи в признании Халкидонского вероопределения и разделяя сам монофизитские толкования догмата о воплощении Иисуса Христа, Анастасий сумел отстранить вмешательство папы, гордо и властно выступавшего со своими требованиями в сознании верховных прав римского патриаршего престола, которые отстаивало тогда палестинское и константинопольское монашество. Терпимый и снисходительный, Анастасий не избежал необходимости борьбы с протестовавшими против его религиозной политики епископами, и ему пришлось низложить четырех патриархов. С протестом монахов он справлялся мерами административного воздействия против нарушителей общественного благочиния. Бунт Виталиана, армию которого составляли преимущественно варвары, он подавил военной силой и искусством своей дипломатии.

Хотя Анастасий был по происхождению римлянином латинского языка, но его продолжительная государственная служба в столице дала ему ясное понимание истинных интересов империи, как она тогда определилась в географических и этнических условиях, и будущее доказало, что он был прав как государь, когда отстранял папу от гордого и властного вмешательства в дела Восточной церкви. Но идея религиозного единства мира была слишком сильна в настроении тогдашних поколений, и в среде высшей столичной знати и городского населения, находившегося под воздействием монахов, Анастасий встретил резкий протест, с которым он, однако, умел справляться до самой своей смерти, предоставляя будущему решить великий вопрос о том, выработается ли на Востоке свое религиозное единство, отдельное от Запада, или же восстановится духовное отечество Рима.

Посвятив свои силы и большой государственный опыт интересам управления, Анастасий улучшил администрацию, восстановил правду в судах, облегчил податное бремя, поднял благосостояние населения и после долгого правления оставил империю в цветущем состоянии и в мире с соседями. В огромной свободной наличности, которую он собрал своим умелым финансовым управлением, он представил непреложное свидетельство о ее благосостоянии и мощи.

Широко образованный, владевший обоими языками империи, Анастасий любил общество образованных людей и оказывал внимание людям, посвящавшим себя науке в тогдашнем смысле этого слова, проявляя в отношении к ним царскую щедрость.[1443] Он поощрял публичные чтения тогдашних представителей изящного слова, и счастливый случай сохранил нам два панегирика, которые сочинили специалисты, один — латинской, другой — греческой учености. Первый написан в латинских стихах и принадлежит ученому первой величины того времени, Присциану, автору грамматики латинского языка, которая была завершением учености предшествующих веков и сохранила свой авторитет на много столетий в последующие времена.[1444] Появление ученой латинской грамматики в Константинополе является наглядным свидетельством о процветании изучения римской древности в столице империи, в высшей школе, основанной Феодосием Младшим, и дает нам указание на то, где воспитал в себе римский дух Юстиниан, проходивший школу в правление Анастасия. Профессора, направлявшие умственное развитие Юстиниана, Трибониана и других ученых юристов, трудившихся над кодификацией римского права, неизвестные нам даже по имени, доказали в своих великих питомцах высокий уровень своего научного знания и образования, своего понимания миродержавной римской идеи. Так на закате славной судьбы старого Рима в Новом Риме оживали его мировые идеи.

Панегирик Присциана написан в гекзаметрах (312 стихов) с кратким посвящением в ямбическом сенарии. В посвящении автор отмечает нелюбовь императора к напыщенности и обещает говорить только правду.

Начав с упоминания о происхождении и роде Анастасия, Присциан кратко характеризует ужасное положение империи при Зеноне и славит Анастасия как посланного свыше спасителя из горнила бедствий. Он сравнивает его с лучшими императорами давнего прошлого и переходит затем к прославлению его победы над исаврами. Далее следует обзор его заслуг как правителя: запрещение доносов, облегчение налогов, восстановление правды в судах, постройки и сооружения на общую пользу, воздействие на нравы населения столицы, заботы об интересах науки и просвещения, внимание и щедрость к представителям науки. Он поминает о недавнем случае чудесного спасения Анастасия во время кораблекрушения (о чем не сохранили памяти другие наши источники) и в заключение поминает с уважением брата императора Павла, отмечает заслуги Ипатия, его племянника, и славит императрицу Ариадну за то, что избранием на царство Анастасия она была подательницей тех благ, которыми наслаждается империя.

В этом кратком панегирике выдержан спокойный твердый тон с печатью римского духа. Ожидать поэтического полета от ученого грамматика было бы неуместно; а отсутствие цветов красноречия и словесных прикрас, обычных в такого рода прозаических произведениях, сохранившихся от IV века, составляет его прямое достоинство.

Длиннее и цветистее панегирик, сказанный на греческом языке знаменитым ученым того времени, Прокопием Газским. Автор прославляет императора за те же дела и заслуги, что и Присциан, но останавливается на каждой из них в отдельности. Начав с похвалы родному городу Анастасия, Диррахию, его древнему роду и блестящему образованию, которое он вынес из своего дома, помянув затем о единодушии, с которым состоялось его поставление на царство, Прокопий обозревает удачные войны Анастасия на Востоке, славит его доблести как правителя, водворившего правду в судах, с благодарностью поминает о его финансовых реформах, хвалит за устранение кровавых зрелищ и запрещение пантомимов, разжигавших народные страсти, за сооружение Долгой стены и некоторые большие работы на общую пользу на Востоке и в том числе отстройку знаменитого маяка в Александрии, отмечает высоконравственный образ жизни, которым Анастасий подавал благой пример своим подданным, и заканчивает сравнением его с великими мужами древности: Киром, Агесилаем, Александром и Филиппом Македонскими, предсказывая ему вечную славу в потомстве. В этом панегирике чувствуется старая греческая школа, жившая преданием давних времен. Геракл, Писистрат, созданный Ксенофонтом Кир, царь персидский, — живые и привычные образы, среди которых вращается риторическая мысль автора.

Этот государь жил, как и Феодосий Младший, заодно со своим народом. С ним он всем сердцем разделял религиозные тревоги об истине христианского вероопределения. Если Присциан и