видно, что в городе всеобщая неразбериха и весьма воинственные настроения, ничем не уступающие тем, какие будоражили кровь осаждающих штурмовиков, предвкушающих победу. На стенах собирались шумные манифестации с транспарантами и кольями в руках. Жители столицы скандировали проклятия в адрес иноземцев.

Мрачные лица. Злобные взгляды.

Знакомые китайцы, видевшие Игнатьева вместе с лордом Эльджином, осуждающе качали головами, поражаясь тому, что русский посланник всё ещё верит подлому англичанину и зачем-то согласился на участие в похоронах, которые, ребёнку ясно, были ни чем иным, как новой уловкой коварного «дьявола».

Представив их возмущение, Николай сделал резкое движение рукой, словно категорически не соглашался с тем, с кем вынужден стоять бок о бок.

— Не могу! — оправдывая свой неверный жест, он вытер губы и объяснил лорду Эльджину причину своего негодования. — Не могу привыкнуть к людской подлости, к языческой жестокости.

— Они молятся гаду, дракону, а мы служим Творцу! — с пафосом сказал англичанин и ковырнул носком штиблет стреляную гильзу.

Вместе с его ответом, под шумное хлопанье развёрнутых знамён, бившихся на холодном ветру вблизи свежевырытых могил, в ушах Игнатьева зазвучали слова отходной молитвы, которую читали полковые капелланы в длинных чёрных сутанах с карманными требниками в посиневших от холода пальцах. И снова ему стало страшно за My Лань, за безоглядно-храброго Попова, стоявшего рядом с прапорщиком Шимковичем, за мудрого монаха Бао, терпеливо и преданно служащего ему — в общем-то, за всё своё посольство! Война — это всегда смертельная опасность.

Тощий седой капельмейстер вскинул руку, и полковые трубы зарыдали.

Печаль и скорбь пригнули головы живых. Влажные полотнища знамён склонились до земли.

В гробах, оббитых чёрным глазетом с траурными кистями, глубоко под землю опускались останки тех, кто не дожил до своего освобождения.

Лорд Эльджин тихо сказал, что у одного из парламентёров, кажется, помощника генерал-интенданта Гансона, когда его вызволили из плена, лицо было разбито до неузнаваемости, на голове запеклась кровь, позеленевшая от времени, а правая рука висела плетью. Он пытался говорить, но язык его не слушался. В груди хрипело. Он был так плох, что, несмотря на все усилия врачей, к вечеру скончался. Видимо, ему отбили лёгкие. Палачи, набившие руку на неспешном умерщвлении людей, поглумились над заложниками вдосталь.

— Можно плюнуть на офицера, можно плюнуть на её величество, но нельзя плевать на корону империи! — патетически воскликнул лорд Эльджин, и солдаты почётного караула произвели очередной ружейный выстрел. Он отошёл в сторону и вне себя от праведного гнева сломал несколько спичек, пока не раскурил сигару. От холода его лицо стало багровым.

Отдавая погибшим последние почести, казаки обнажили сабли.

— Оттого кукушка и рыдает, что кукушат растеряла, — тихо сказал хорунжий.

Когда гробы опустили и забросали землёй, установив кресты, сияющие струганой и цельной древесиной, ветер усилился, заморосил дождь.

— Природа плачет, — угнув голову в плечи, сказал Вульф и, не дожидаясь ответа от прапорщика Шимковича, поправил на носу очки. — Когда государство посылает своих граждан на смерть, оно требует называть себя родиной.

Шимкович устыдился своих слез и не ответил. Зато отозвался Попов.

— Китайцы утверждают, что если плачет флейта, заплачет и верблюд.

— Любите вы их цитировать, — покосился на него Вульф.

— В каждом народе есть мудрость. — Приглушённый, с лёгкой хрипотцой голос Попова заставил Игнатьева обернуться и сомкнуть веки: ни звука!

— У богдыхана не душа, а уголь, — тихо ярился лорд Эльджин, не обращая внимания на моросящий дождь и своего секретаря, делавшего ему знаки, что можно уходить: похоронный ритуал закончен. — Разыщу негодяя — казню! — Похоже, он давал себе задание. Глаза его сверкали. — Клянусь, он мне заплатит кровью. Я покажу, как надо отвечать на нанесённую обиду!

Гнев и ярость клокотали в нём, и он с трудом удерживал себя от крика. Впрочем, и молчание его было свирепым. Он стискивал зубы и покусывал сигару.

— Таких мерзавцев распинают голыми на муравьиной куче, — простуженно гундосил барон Гро, страдая от насморка. — В знак презрения и чтоб подольше мучились.

— Сто ударов бамбуковой палкой по пяткам и человек не жилец, — раскрыл большой чёрный зонт Олифант и поднял его над головой лорда Эльджина. Поодаль стояла посольская карета с позлащёнными гербами на дверцах.

— Всё вечно и недолговечно на земле, — шумно высморкался в платок барон Гро. — Тает жизнь, истаивает страсть. Что остаётся после человека? — Он не скрывал своих слёз.

Полковые капелланы отслужили заупокойную мессу и с привычной смиренностью прошли мимо сгрудившихся дипломатов — в чёрных рясах, с чётками в руках.

«Если перемирие не состоится, — поддерживая разговор то с английским, то с французским посланниками, — думал Игнатьев, — в этом не моя вина. Я делаю всё, чтобы примирить враждующие стороны: китайцев и союзников».

«Что знают все? — спросил он, как бы самого себя, дождавшись паузы. — Что люди смертны. Это основное родственное всем знание, — выделил он голосом. — Остальные знания лишь разобщают». И, словно в подтверждение сказанного, один из английских офицеров упал на свежий холм могилы. Плечи его затряслись. Генерал Грант пояснил, что «это сын секретаря шанхайского консульства Нормана, безжалостного убитого китайцами».

— Служит в штабе артиллерийской бригады.

— Он лишился дара речи, когда узнал, что отца растерзали, — добавил полковник Гаскойн, на плечи которого свалились все хлопоты по организации и проведению похорон. — Нормана держали на цепи в выгребной яме.

— А затем пытались скормить свиньям, — передёрнул плечами лорд Эльджин, всем своим видом показывая гнусность и мерзость обращения китайцев с пленными.

— Молодой человек буквально угасает на глазах, — с печалью в голосе сказал генерал Грант и посмотрел в сторону офицера, чьи плечи продолжали сотрясаться от рыданий. — У бедняги горловой паралич: стоит ему попробовать пищу, как его буквально тут же начинает жутко и безостановочно тошнить.

— Когда боги улыбаются, — вспомнил Игнатьев китайскую мудрость, — народ играет свадьбы. А когда плачут, люди хоронят близких. В конечном счёте, — проговорил он, обращаясь больше к лорду Эльджину, нежели к барону Гро, — все мы друг другу родня: родословные деревья давно переплелись в веках корнями и ветвями.

Лорд Эльджин скорбно улыбнулся, но его взгляд был холоден.

— Суть дела в том, что мы действительно покажем богдыхану все прелести его изгнания из Поднебесной.

— Покажем мартышкам, где щуки свистят, — глянул в сторону Пекина генерал Грант. Он знал, как обзывать китайцев в