боится, что кожа покраснеет.

– Винченцо рожден для организации мероприятий и планирования всего нового. Он умеет увлечь, и у него талант раскрывать в людях их лучшие стороны. – Она становится серьезной. – Я бы не хотела оставлять его одного даже на минуту. Мне не понравилось, как на него смотрели некоторые гостьи.

Франка отворачивается, скрывая беспокойство, в котором никогда не признается Аннине: она опасается, что в наследство Винченцо досталось не только обаяние мужчин Флорио, но и худшие привычки брата. И все-таки она очень волнуется за Аннину.

– Будь всегда на чеку, – тихо говорит она ей. – Держи глаза открытыми.

Губы Аннины складываются в улыбку.

– Мужчины ведут себя так, будто они любимцы судьбы. Я уж позабочусь о том, чтобы хорошенько его вымуштровать.

В воздухе стоит пьянящий аромат садовых роз. Иджеа бежит к няне, которая сидит на скамье. Джуджу только начинает ходить, и старшая сестра ее подбадривает, хлопая в ладоши.

Аннина касается лепестков нуазетовой розы, вдыхает ее насыщенный острый аромат.

– Иногда я вспоминаю Джулию Тригону, бедняжку. Я все не осмеливалась спросить тебя, но… Правда, что ты ее видела?

Легкая дрожь пробегает по телу Франки.

– Нет. Сначала я поехала в отель, потом с Иньяцио и Алессандро на кладбище Верано на вскрытие, но внутрь меня не пустили.

– Ты слышала что-нибудь о том мужчине?

Франка вздыхает.

– Из Иньяцио не вытащишь и слова. Если верить газетам, он в тюрьме «Реджина Коэли» и еле говорит, потому что выстрелом из пистолета повредил себе правую сторону лица. Его все равно будут судить в суде присяжных за преднамеренное убийство. Вполне возможно, что Иньяцио вызовут как свидетеля. – Она опускает голову, проглатывает комок слез. – Меня мучает совесть, что я так и не смогла ее убедить. Нам надо было чаще видеться. Я знала, что он постоянно требовал с нее деньги, что угрожал ей. Он грубо с ней обращался, и Джулия действительно собиралась его бросить. Встречались бы мы чаще, может…

– Может, это случилось бы позже, но все равно случилось бы. Она сама решила увидеться с ним в последний раз, и это стало ее роковой ошибкой.

Но Франку это не утешает. Обсуждать превратности жестокой судьбы подруги посреди цветущего сада кажется ей несправедливым и бесчеловечным.

– Я любила ее как сестру. Невозможно пережить все эти смерти вокруг, – говорит она тихо. – Слишком много дорогих мне людей я потеряла.

Аннина сжимает ей руку.

– Значит, мы с Винченцо принесем в этот дом жизнь. А вдруг родится ребенок с такой же широкой улыбкой, как у его папы? – Она смеется. – Да, новый маленький Флорио! Этой семье не хватает радости!

* * *

С холерой, этой старой бедой, с которой столкнулся еще дед Иньяцио, Винченцо Флорио, город знаком хорошо.

Обреченные жертвы во все века одни и те же: люди, живущие в нищете, не содержащие себя в чистоте, ведущие беспорядочную половую жизнь. Сначала заболевает один, потом десять, двадцать… Власти Палермо посылают чиновников обойти дома, но мало кто их впускает, из страха: ясно же, если в доме больной, его отвезут в больницу и бросят там умирать в одиночестве, как собаку…

Все происходит очень, очень быстро.

С низких этажей холера поднимается на высокие, от исторического центра расползается на периферию, добирается до вилл, цепляется за тела жителей.

Никто и ничто не может ее остановить.

Утром 17 июня 1911 года Аннина просыпается вялая, с сильной болью в животе. Винченцо целует ее, трогает лоб. Горячий.

– У тебя небольшой жар, – заботливо говорит он ей. – Позову доктора, – шепчет, поцеловав снова.

Ко времени, когда приходит семейный доктор, температура поднимается еще выше. Аннине трудно дышать. Доктор прикасается к ней, отходит.

Холера.

Как могло случиться, что холера проникла в Оливуццу? Здесь чистота, проточная вода, ванные комнаты и…

И тем не менее.

При этом известии Франка впадает в панику. Одну дочь она уже потеряла от вирусной инфекции и не хочет даже думать, что Иджеа с Джуджу могут заразиться. Она распоряжается увезти девочек с Маруццей и гувернанткой из Палермо. Врач требует изолировать Аннину. Иньяцио умоляет Винченцо послушаться, не приближаться к ней, но тот только качает головой.

– Она моя жена. Я от нее никуда не уйду, – твердит он, и голос, обычно звонкий, звучит тихо, как речной ручеек. – Я не брошу ее одну. Она поправится.

Он берет ее на руки и относит в комнату на четвертом этаже виллы, подальше от всех. Прижимает к груди, но Аннина, охваченная лихорадкой, почти не узнает его. Лицо в красных пятнах, потные волосы прилипли к голове, она очень слаба. Винченцо причесывает ей волосы, смачивает лоб влажным платком. Сидит у кровати, держит ее за руку, целует пальцы, отсылает испуганных служанок и сам меняет постельное белье.

– Не умирай, – шепчет он ей. – Не уходи от меня, – умоляет.

Впервые в жизни он почувствовал, что его любят, принимают таким, какой он есть. Он радовался тому, что они с Анниной разделяют увлечения друг друга, что их восхищает одно и то же. Это не может вот так закончиться. Не должно так закончиться.

– Слишком рано, – произносит он одними губами, поднеся ее ладонь к своим губам. – Ты не можешь меня оставить. Мы хотели ребенка. Помнишь, сколько раз мы это обсуждали? Ты мне обещала.

Просыпайся, умоляет он мысленно, глядя на неподвижное восковое лицо. Вставай, говорит ей, пытаясь напоить ее. Вечером Аннина впадает в беспамятство. На первом этаже ее сестра Мария Кончетта вместе с матерью плачет в отчаянии, но доктор запрещает им подниматься.

– Хватит того, что там синьор Винченцо. Будем надеяться, что он не заразится, – говорит он мрачно, глядя в бескровное лицо Иньяцио.

Сестра и мать решают остаться на ночь, чтобы быть ближе к Аннине.

На следующее утро позолоченные зеркала в залах виллы и стекла окон отражают бледные и усталые лица. Слуги ищут мыло и уксус для дезинфекции.

Джованна в своей комнате плачет и молится, стоя на коленях перед распятием. Франка, объятая страхом, закрылась у себя и все время думает о дочерях: лишь бы они не заразились. Иньяцио подавлен, он хватается за телефон, звонит Вере, чтобы рассказать, что происходит, и услышать ее голос.

Винченцо чувствует, как у него разрывается сердце.

Аннина вся в поту и уже не приходит в себя, не может ни пить, ни говорить, тяжело дышит, кажется, что вот-вот ее душа покинет тело.

Днем 19 июня она бьется в конвульсиях.

Винченцо кричит, зовет на помощь. Жар слишком сильный. С лестницы доносятся голоса Марии Кончетты и матери, крики Иньяцио и