особой любви к этой рухляди и семейным традициям, но, если вдуматься, ты прав. – Винченцо косится на брата. – Не расстраивайся. Подумай лучше, что у нас будет меньше забот, и мы снова поднимемся благодаря договору о тоннаре.

– Надеюсь, – отвечает Иньяцио.

Винченцо не поймет, Иньяцио его знает. Он весь в будущем и никогда не ощущал связи с прошлым. Скорее всего, он даже не подумал бы, что оставить стол отца и деда чужому человеку значило бы оскорбить имя Флорио. И, вероятно, он с трудом представляет себе последствия разрыва их отношений с «Генеральным пароходством». Со временем Иньяцио придется попрощаться с литейным заводом «Оретеа», который дед Винченцо создал наперекор общему мнению и в котором были отлиты из чугуна несколько красивейших статуй, украшающих Палермо. И ему придется продать док: несколько палермских депутатов предпринимают шаги, чтобы заключить договор с Аттилио Одеро, владельцем судостроительной верфи. Кажется, договор предусматривает, что рабочие будут переведены на другие работы, а это значит, что не должно быть много увольнений, но в это никто не верит: у Одеро полно своих интересов и представительства новой компании располагаются в Риме, Генуе, Триесте. Повсюду, только не в Палермо. Всё прибрали к рукам люди с Севера, в основном лигурийцы. Да, Иньяцио знает, чем все закончится, и знают палермитанцы, которые смотрят теперь на него волком и не расступаются, чтобы уступить дорогу.

Иньяцио поворачивается к брату. Они одни в комнате, переполненной коробками и мебелью.

– Ты… ты тоже считаешь, что во всем виноват только я? – спрашивает.

– И да и нет, – отвечает Винченцо без злости и упрека. – Слишком много всего тебе противостояло, а ты этого не учел. Ты пытался удержаться на плаву, но не всегда мог… справиться с обстоятельствами.

Винченцо не осмеливается упомянуть другие ошибки. К тому же какой смысл попрекать брата за безумные расходы, королевские подарки, постоянные путешествия, роскошные приемы? В конце концов, и у него самого всегда было все, чего бы он ни пожелал, будь то автомобили или женщины. Но с Анниной все изменится, думает он. Научусь ценить простые вещи, без изысков… Он улыбается от этой мысли и замечает, что брат ставит на стол фотографию Беби-Боя в серебряной рамке. И у него сжимается сердце. Я всегда считал себя смелым, потому что не боюсь ездить на автомобиле или летать на аэроплане, думает он. Но настоящая смелость – это каждый день жить с непроходящей душевной болью и не опускать при этом рук. Мы с Анниной поможем тебе пережить твое горе, брат мой. Потому что узы дружбы куда сильнее кровных. Мы в этом никогда не признаемся, потому что мы мужчины, а мужчины не всё друг другу поверяют. Но так и будет.

Винченцо подходит к Иньяцио, кладет руку ему на плечо.

– Мы все сделаем, чтобы выстоять, – говорит он. – И сделаем это вместе.

* * *

Иньяцио бежит по коридорам Квиринальского дворца, не замечая охраны, которая пытается его остановить. Приказчик в ливрее знаком просит пропустить его, так как речь идет об очень деликатном деле.

Трагическом на самом деле. Ибо несчастье обрушилось на Ромуальдо Тригону, старого друга Иньяцио, почти брата. Его жена Джулия была убита в римском пансионе третьего разряда «Ребеккино» лейтенантом кавалерии, палермитанским бароном Винченцо Патерно дель Куньо.

Как такое возможно? – спрашивает про себя потрясенный Иньяцио, тяжело дыша. Как?

И не может найти ответа.

Но как и когда началась эта история, он прекрасно знает.

Почти два года назад, в августе 1909 года, во время приема на «Вилле Иджеа». Именно там познакомились Джулия и Винченцо. Брошенная и нежеланная чужая жена стала предметом внимания отпрыска благородной и не слишком богатой семьи. Завязались определенного рода отношения, которые принято прятать от людских глаз, удерживая в тайне.

И все же они сделались публичным достоянием. Джулия покинула дом мужа и продала часть своего имущества, чтобы содержать любовника. Была запущена законная процедура раздельного проживания супругов. Семья Таска ди Куто и семья Тригона оказались в центре скандала.

Франка попыталась образумить Джулию, напомнив ей, что своим поступком она приговаривала дочерей Клементину и Джованну к пожизненному стыду, к несмываемому общественному осуждению. Однако подруга не желала слышать ее разумных доводов. Если бы она и оставила Винченцо, ответила Джулия, то все равно никогда не вернулась бы к Ромуальдо. Назвала его волокитой, транжирой и трусом, неспособным принять на себя ответственность за семью.

Иньяцио со своей стороны пожелал объясниться с Винченцо Патерно и благодаря многочисленным родственникам и знакомствам в высшем палермском обществе довольно быстро отыскал его и вызвал на разговор. Патерно дель Куньо оказался харизматичным молодым человеком, но высокомерным и грубым, он даже обвинил Иньяцио в том, что тот сам был не прочь приударить за Джулией. Он не скрывал своего интереса к богатству любовницы, ибо по уши погряз в карточных долгах. Внутри у Иньяцио все кипело, в ход пошли тяжелые слова. Еще чуть-чуть, и дело дошло бы до рукоприкладства.

Иньяцио задыхается, но больше от горя, которое давит на грудь, чем от быстрой ходьбы. Он мог сделать больше, говорит он себе. Все могли бы сделать больше, но никто не вмешался.

А теперь поздно, Джулия мертва.

Он останавливается на третьем этаже, вопросительно смотрит на приказчика, тот показывает ему на двустворчатую дверь в конце коридора.

Он подходит, стучит.

С той стороны – рыдания.

Иньяцио входит.

Разбитый, обессиленный Ромуальдо сидит в кресле. Рядом с ним его слуга.

– Он убил ее… Проклятый негодяй, он убил ее…

Иньяцио бросает шляпу и плащ на кровать, становится на колени у ног Ромуальдо, обнимает его, и друг хватается за него, как утопающий за спасательный круг. Ему плохо, и не только из-за того, что случилось. Несколько дней у него держится высокая температура, и он с трудом поднялся с постели.

– Он погубил ее, подлый убийца! Что бы между нами ни было, я… – Новый взрыв рыданий прерывает поток гневных слов. – Джулия… я никогда не хотел, чтобы все так закончилось! – Он хватается за воротник пиджака Иньяцио. – А он? Правда, что он покончил с собой?

Иньяцио хватает его за лицо, трясет его.

– Он выстрелил себе в висок, но, говорят, только ранил себя. Кажется, она согласилась встретиться, чтобы расстаться с ним, а он… предчувствовал это и не хотел ее отпускать. У него было с собой оружие, и… – Договорить мешает комок слез в горле.

Ромуальдо втягивает голову в плечи, стучит себе по лбу кулаком.

– Даже звери так не поступают. – Он резко хватает Иньяцио за плечи. – Я должен