получаю новую задачу: полуэскадрону драгун и кубанскому конвою штаба полковника Слащова, под моей общей командой, немедленно выступить к полустанку на север от Колая и выбить из него красных. Мой конный отряд, пройдя сторожевое охранение гвардейской пехоты и приблизившись на сто саженей к расположению противника, спешился в складке местности и двинулся цепями к станции.

По-видимому, противник никак не ожидал нашего нападения. Сторожевое охранение красных моментально отошло назад. Когда наша цепь находилась уже в семидесяти шагах от полустанка, оправившийся после первой паники неприятель с криком «Ура!» открыл беспорядочный бешеный пулеметный и ружейный огонь. Моя редкая цепь залегла. Появляются раненые. Пятидесяти спешенным драгунам и кубанцам немыслимо выбить из полустанка в десять раз сильнейшего противника. Красные не решаются перейти в контратаку. Всю ночь продолжается редкая перестрелка. В четыре часа утра отходим к коноводам. На рассвете получаю приказание, задерживая движение противника, отходить к станции Колай.

После недолгого отдыха в Грамматикове эскадрон с арьергардными боями двигается к Владиславовке, куда прибыл в пасхальную ночь. Заботами ротмистра Левицкого нам прислано по красному яичку, кое-что выпить и разговеться. После христосования с эскадроном и трехчасового сна опять бой. Отходим к Ак-Манайским позициям.

Здесь заканчивается первый двухмесячный период действий эскадрона, которому пришлось в момент формирования, под натиском красных, после упорных боев, в которых нужно было еще и воспитывать драгун, участвовать в общем отходе в Крым и дальше к Ак-Манаю. Теперь это была уже крепкая своею внутренней спайкою часть, блестяще выполнявшая все боевые задачи.

Н. Главацкий[471]

ОТ АЗОВСКОГО МОРЯ ДО КУРСКОЙ ГУБЕРНИИ – ТУДА И ОБРАТНО

(воспоминания о походе лейб-гвардии Драгунского эскадрона Добровольческой и Русской Армии в 1919-м и 1920 годах)[472]

То, что я описываю, не является точной исторической справкой и никоим образом историей участия лейб-драгун в так называемом Белом движении быть не может.

Я набросал, по возможности в хронологическом порядке, отрывки своих личных воспоминаний. В них восстановил в своей памяти двухлетнее усилие группы кадровых господ офицеров лейб-гвардии Драгунского полка, под руководством покойного полковника Владимира Петровича Римского-Корсакова, создать снова свой родной полк, а также описать те боевые задачи, которые выпали на долю лейб-гвардии Драгунских эскадронов в составе Добровольческой и затем Русской Армии. Пятимесячная болезнь зимой 1919 года, а затем длительные командировки оторвали меня от походной жизни лейб-драгун на долгий промежуток времени, почему записки мои обнимают лишь незначительный период боевых действий, в которых принимал личное участие, т. е. период времени от апреля до сентября 1919 года в Добровольческой армии.

В боевых действиях лейб-гвардии Драгунского эскадрона, или так называемого 8-го эскадрона Сводно-гвардейского кавалерийского полка Русской Армии, в 1920 году я почти участия не принимал, почему ограничиваюсь лишь кратким перечнем событий этого времени, в котором лейб-драгуны потеряли убитыми, ранеными и пропавшими без вести три четверти своего состава.

Ак-Манайское сидение

8 апреля 1919 года, после долгих скитаний, связанных с гетманской эпопеей на Юге России, повинуясь предписанию полковника Римского-Корсакова явиться в лейб-гвардии Драгунский эскадрон, я наконец прибыл на его место стоянки – село Каманай, у Азовского моря. Он в это время входил в состав правого боевого участка Сводно-гвардейского батальона, занявшего, под командой полковника Зайцева, а затем полковника Стесселя[473], боевую линию от железнодорожного пути Керчь—Владиславовка на юг до Азовского моря. Обстановка была следующая: в марте, под натиском красных, после упорных боев, Сводно-гвардейский батальон генерала Тилло[474] вошел в состав дивизии пресловутого генерала Слащова Азовской группы генерала Боровского и занял правый боевой участок Ак-Манайской позиции. В частности, лейб-гвардии Драгунскому эскадрону было приказано нести службу связи в боевых участках дивизии и охранять Азовское море и выход на Арабатскую Стрелку. В момент моего прибытия эскадрон состоял из 7 господ офицеров, под командой полковника Римского-Корсакова, из немцев, колонистов богатой колонии Гальбштадт Бердянского уезда. Колонисты дали лучших своих людей и лошадей-полукровок, а также разнообразные седла и убор. Винтовки, пулеметы, пики и шашки были доставлены трудами господ офицеров из Керчи и отбиты в боях у красных в Северной Таврии.

В низкой полуразрушенной татарской мазаной хате застал я отдыхавшими на полу после дневного утомительного перехода полковника Римского-Корсакова и его офицеров, братьев Озеровых, поручика Николая и корнета Алексея Алексеевичей, сотника Влад. Алекс. Гевлича (лейб-драгуна 80-х годов) и прикомандированных подпоручиков Долгово-Сабурова и Ив. Алекс. Зеленого (брата полковника) и корнета Гаусмана (двоюродного брата штабс-ротмистра Г.Л. Дитца). В то время, кроме них, находились в командировках в Керчи: полковник Ю.М. Левицкий и ротмистр Плат. Алекс. Бок, а в Бердянске – в период формирования при 2-м пешем эскадроне – полковник Ал. Ал. Зеленой (командир 2-го эскадрона), ротмистр граф Андрей Львович Толстой и прикомандированный корнет Бубнов.

Конная атака 9 апреля

Первую же ночь на 9 апреля спать не пришлось. На рассвете все повскочили и по тревоге приготовились к бою. У самой деревни поднялась оживленная ружейная трескотня, к которой вскоре приобщилась пулеметная дробь и орудийная стрельба. В то же время из штаба гвардейской пехоты было получено донесение, что значительные цепи красных двигаются на Ак-Манайскую проволоку, особенно напирая на железнодорожную линию. Начавшийся артиллерийский бой со стороны наших батарей полковника Плюцинского[475] и обстрел с моря судовыми орудиями англичан с бортов стоявшего вблизи Ак-Маная крейсера «Калипсо», двух английских мониторов и французской канонерки внес панику среди большевиков сразу и дал нашим частям возможность отстоять свои позиции. Тем не менее около сотни красных пехотинцев бросились на станцию Ак-Манай, с очевидной целью зайти во фланг и закрыть собой Арабатский проход для своих тылов. Его-то и решил немедленно атаковать с эскадроном полковник Римский-Корсаков.

Отойдя рысью в лощину, версты за три, к каменоломням, у самого морского берега развернулись лейб-драгуны, ожидая приказания к атаке своего командира. Впереди, на холме, замерла широкая спина, на сером коне, с поднятой шашкой, как на учении, рядом маленький силуэт его неизменного адъютанта, корнета Алексея Озерова, на мохнатой татарской лошади, и родной красно-белый флюгер колеблется ветром. Мгновение – шашка сверкнула на солнце и опустилась, показав направление. Мчимся во весь дух из лощины, с шашками наголо, кое у кого – у весьма немногих – пики к бою, а у некоторых винтовки в руках по татарскому образцу. Неумелые руки керченских гимназистов вцепились в повод, и лошадей они удержать уже не в силах. Пули щелкают все чаще и чаще. Свист кругом – нельзя разобрать, где пуля, где свистит пролетающий скворец, кстати, поразительно подражающий звуку летящей пули.