Шрифт:
Закладка:
«После отхода эшелонов, — пишет Воронович, — в Петербург была послана краткая телеграмма о том, что бородинцы были нами разоружены».
«Краткая телеграмма, — заключает С. П. Мельгунов, — очевидно и превратила разоружение в «бунт»[1131].
Нельзя не согласиться с С. П. Мельгуновым, что никакого бунта в Луге не было. Но утверждение Вороновича о «разоружении» — совсем не очевидно. Очевидно другое: Воронович и его офицеры действовали не только с согласия Военного комитета из Петрограда, но и штаба Северного фронта. Развлекая читателей бутафорскими картонными пушками, которые он направил на вооружённый до зубов Лейб-гвардии Бородинский полк, Воронович, безусловно, скрывает правду. Гвардейские офицеры не были институтками, и картонные пушки от настоящих они бы отличили. Трусами они тоже не были и разом прекратить мизансцены Вороновича они тоже, конечно бы, смогли. Но вот если Воронович вместо бутафорских пушек передал им приказ Рузского или Иванова ничего не предпринимать и возвращаться обратно, такой приказ офицеры выполнили бы. Можно не сомневаться, что такой приказ у Вороновича был.
О том, что всё, что рассказано Вороновичем, есть плод его мифотворчества, свидетельствуют документы военных телеграмм. В 1 час 10 минут 2-го марта генерал Лукомский получает телеграмму от генерала Болдырева, того самого, что объяснял невозможность отправления царских поездов «осложнениями в Луге», со следующим сообщением: «У нас есть сведения, что гарнизон Луги перешёл на сторону Комитета. Эшелоны с войсками, предназначенные в распоряжение генерал-адъютанта Иванова задержались царским поездом между Двинском и Псковом (выделено нами — П. М.). В виду событий в Луге возникает вопрос об их обратном возвращении (выделено нами — П. М.), о чём Главкосев будет иметь всеподданнейший докладу Государя»[1132].
2-го марта в 2 часа 02 минуты генерал Лукомский по поручению генерала Алексеева отправил начальнику штаба Западного фронта генерал-лейтенанту М. Ф. Квецинскому и начальнику штаба Северного фронта генералу Данилову телеграмму: «Вследствие невозможности продвигать эшелоны войск, направляемых к Петрограду далее Луги, и разрешения Государя Императора вступить главкосеву в сношения с председателем Государственной Думы и Высочайшего соизволения вернуть войска в Двинский район, Начштаверх просит срочно распорядиться те части, кои ещё не отправлены, не грузить, а те, кои находятся в пути, задержать на больших станциях»[1133].
Нас не должно смущать, что в период с 1-го по 8-е марта включительно многие действия Ставки прикрывались Высочайшим именем. Надо помнить, что в это время император Николай II был уже лишён свободы. И приписки типа тех, что делал в своей телеграмме Лукомский о «высочайших соизволениях», были не более чем камуфляжем. Между тем, исходя из обмена телеграмм между представителями верховного командования, мы можем убедиться, что ни в какую Лугу никакие войска не приходили, никто их не разоружал, а они были отправлены обратно после разговора Рузского с Родзянко. Миф о Луге нужен был генералам для того, чтобы продолжать удерживать Государя в Пскове.
Весьма примечательно, что уже после февральского переворота, в июне 1917 года, генерал Рузский, рассказывая великому князю Андрею Владимировичу об обстоятельствах, при которых император Николай II был лишён власти, остановился на своём разговоре по прямому проводу с Родзянко вечером 1-го марта. В этом разговоре Родзянко сообщил Рузскому о том, что в Луге эшелон присоединился к восставшим. «Это он соврал, — прокомментировал слова Родзянко генерал Рузский — Эшелон в Луге не взбунтовался, я об этом имел уже точные сведения»[1134].
Но вернёмся к телеграммам Алексеева в Царское Село. Как известно, 1-го марта революционным правительством была прервана телеграфная связь между Ставкой и Царским Селом. Алексеев с возмущением указывает на это в телеграмме Родзянко[1135]. Возникает вопрос: куда и зачем отправлял телеграммы на высочайшее имя генерал-адъютант Алексеев?
Посылка этих телеграмм объясняется, скорее всего, тем, что Алексеев предполагал, что «дарование» «Ответственного министерства», или отречение царя состоится на станции Дно. А затем император, от которого добьются того или другого решения, будет отправлен через Псков в Царское Село. Кроме того, Алексеев не любил Рузского и не доверял ему, как, впрочем, и наоборот. До конца просчитать, как поведёт себя Рузский и на чью сторону в конце концов переметнётся, Алексеев не мог.
Когда же выяснилось, что в Дно никакого решения не состоялось и что действия переносятся в Псков, а Рузский полностью на стороне заговора, Алексеев прекратил отсылку этих телеграмм.
Таким образом, руководство Ставки, и прежде всего Алексеев и Лукомский, вели двойную игру. Изображая, с одной стороны, свою полную неосведомлённость о маршруте царских поездов, они, с другой стороны, тайно руководили им, выполняя волю революционного центра.
«Так осуществлялся давно задуманный план, — писал генерал Спиридович, — добиться реформы и отречения Государя. План, к которому различные лица и группировки шли различными путями. План, который был известен генералам Алексееву, Брусилову, Рузскому и великому князю Николаю Николаевичу. Заговорщический план, о котором названные лица не только не предупредили императора, генерал-адъютантами которого они состояли и вензеля которого они носили на своих погонах, но в осуществлении которого они приняли самое активное участие в самый критический, решительный момент»[1136].
Любопытно, что, начиная с событий в Дно и до прибытия литерных поездов в Псков, к контролю за их передвижением активно подключается полковник Барановский — зять Керенского. Именно через Барановского Алексеев будет передавать императору телеграммы с настойчивыми «просьбами» об уступках.
Когда императорский поезд прибыл в Псков, Родзянко решил, что теперь давление на царя с требованием политических уступок переходит к военным. 1-го марта в 20 часов 30 минут Родзянко направил на имя Государя следующую телеграмму, которая была принята в 21 час 40 минут того же дня. «Псков. Его Императорскому Величеству. Чрезвычайные обстоятельства не позволяют мне выехать, о чём доношу Вашему Величеству. Родзянко»[1137].
Родзянко был уверен, что военные круги будут и дальше поддерживать его линию. Однако ему вскоре пришлось глубоко разочароваться в своей уверенности.
1-е марта. Конец экспедиции генерала Иванова
Генерал Н. И. Иванов отправился со своим отрядом из Могилёва 28-го февраля 1917 года в 13 часов дня. Некоторые исследователи, впрочем, ссылаются на зафиксированное Ставкой время отправления Иванова в 10–00 28-го февраля[1138]. Однако к этой записи надо относиться очень осторожно: генералитету было выгодно, чтобы
