Когда ему позволили остановиться, Каден осторожно поднял голову и оглядел старших.

– Что там? – тихо спросил он.

– Ишшин, – ответил Киль. – Двое поджидали в тени у лавки сапожника.

Каден, сдерживая волнение, глубоко вздохнул:

– Они нас заметили?

Киль покачал головой.

– Что еще за ишшин? – спросил Габрил.

Кшештрим хотел было объяснить, но передумал.

– Враги, – коротко бросил он. – Другой дороги в храм не знаешь?

Габрил насупился:

– Знаю несколько. – Он оглянулся через плечо. – Эти ваши враги драться умеют?

Каден кивнул.

– Как они вас выследили?

Юноша задумался. Матол не мог проследить их от катакомб с кента до самого храма. В памяти возник ак-ханат: неестественно выгнутые ноги твари, выпученные красные глаза на палочках. Но Матол – не кшештрим. Нет у него ак-ханатов. Значит, бешра-ан.

– Не выследили, – сказал он, – а угадали. В Аннуре не так много мест, куда я мог бы направиться, – мест, где у меня есть хоть какие-то связи. Наверное, приставили наблюдателей к каждому.

– Этого ты мне не говорил, – заметил Габрил и сжал зубы.

– Не знал, что они так быстро меня настигнут.

– Обсудим это потом, – вмешался Киль. – Когда попадем в храм.

Легко сказать. Вслед за Габрилом они обошли три входа, пока нашли в приземистой конюшне при скромном особняке такой, что не был под наблюдением. Пока тихо называли охране подсказанный Морьетой пароль, пока спускались по длинному подземному туннелю и поднимались к маленькому садовому павильону, Каден думал об одном – спать. До рассвета, когда придется взглянуть в лицо неудачам – что с советом, что с ишшин – и взяться за поиски иного пути, оставалось недолго. Рассудок его подтачивали волны непривычных эмоций – надежды, страха, гнева и отчаяния. Каден недоумевал, как люди справляются с такими чувствами, порой гораздо более сильными, каждый день? Логику рассуждений безнадежно нарушал даже легкий осадок от тоски и потери.

«Выспись, – велел он себе. – Выспись, потом будешь думать».

Но, увидев за деревянной дверью павильона лицо Морьеты, он сразу понял, что спать не придется. Хотел спросить, что случилось, но она быстрым решительным взмахом руки приказала молчать. В безмолвии шли за ней и Киль с Габрилом. За медлительным плеском воды, сквозь тихий перезвон ветряных бубенцов, Каден различил голос – гладкую речь благовоспитанного человека, скрывавшего под вежливостью отточенное стальное лезвие.

– Я всецело почитаю и ваш храм, и вашу богиню, но, как представитель Нетесаного трона, не могу принять отказа.

Холодные коготки страха вцепились Кадену в загривок. Он слышал этот голос лишь раз и совсем недолго. Больше месяца прошло с тех пор, как он оставил его в Костистых горах – окровавленного, в изодранной одежде, – но эту манеру речи узнал бы где угодно. Хин лишили его радости забвения. Итак, снаружи его выслеживают ишшин, а в стенах храма кого-то разыскивает Тарик Адив.

– Мы не отказываем вам, советник, – ответил теплый, как растопленный мед, женский голос. – Но молодого человека, которого вы ищете, нет в наших стенах.

– Как огорчительно! – не скрывая недоверия, откликнулся Адив. – Вы не станете возражать, если мои люди… просто проверят? В ваши двери входят и выходят столь многие, а экстаз порой затуманивает некоторые… подробности.

Каден бесшумно шагнул к деревянной перегородке, отделявшей павильон от пышного сада. Адива освещал мягкий красноватый свет бумажного фонарика. Мизран-советник, как видно, вполне оправился от пережитого в горах: темная мантия была безупречна, темные волосы тщательно зачесаны к затылку и прижаты темной повязкой на глазах. Воплощение имперской власти. А еще лич. И убийца.

Ощутив напряжение стоявшего рядом Габрила, Каден обернулся, удержал его взглядом и медленно покачал головой. Рядом с Адивом шестеро солдат, а Габрил, как ни искусен со своими клинками, не готов к схватке с личем.

– Боюсь, это невозможно, советник, – возразила женщина. – Вам известно, что инкогнито посещающих эти стены неприкосновенно.

Теперь Каден обратил внимание на говорящую с Адивом лейну – высокую пышнотелую женщину, с блестящей, как мокрый уголь, черной кожей и заплетенными в сотни мелких косичек волосами. Она, в почти прозрачном шелковом платье, выглядела совсем беззащитной перед доспешными солдатами, но лицо ее не выражало страха.

Лейна с улыбкой развела руками:

– Вы, конечно, поймете.

Адив стиснул челюсти:

– Конечно, я понимаю.

Казалось, сквозь повязку он одну за другой осматривает садовые постройки. Ощутив на себе его несуществующий взгляд, Каден замер и впервые задумался, точно ли Тан убил ак-ханата там, в Костистых горах. Сейчас ему пришло в голову, что он понятия не имеет, где Адив взял этих тварей, есть ли у него еще такие, не выслеживают ли они его уже сейчас, не скребутся ли в высокие стены храма, выискивая входы и выходы.

Адив между тем снова обернулся к лейне:

– Ты знаешь, Демивалль, что мои силы не ограничиваются полудюжиной солдат…

Он не довел мысль до конца, но и того хватило, чтобы лейна сжала губы.

– А вы знаете, советник, как любят аннурцы мою богиню. Многие поклоняются ей в этих стенах и не хотели бы, чтобы их поклонение прерывали.

– Аннурцы и Интарру любят, – заметил Адив, – а вспомни, что сталось с Уинианом.

Демивалль ответила на его усмешку улыбкой:

– Как же, ведь Уиниан был предателем. А я нет. Я живу ради Аннура и его граждан – и ради служения богине, конечно.

– Ты никогда не лезла за словом в карман, Валль, однако не хуже меня знаешь, что служить Аннуру и Нетесаному трону – это разные вещи.

– Я желаю властителям нашей страны мира и наслаждений.

Она изящно склонила головку к плечу:

– Времена для Рассветного дворца… сложные. Не хотелось бы, чтобы нынешние беспорядки усилились в результате… – На сей раз она выдержала более длинную паузу, словно искала слова. – Безрассудных и невынужденных решений.

Был ли причиной ее легкий извиняющийся смешок или просто открытое противостояние его воле, только лицо Адива под повязкой злобно исказилось, и он, шагнув ближе, ухватил лейну за плечо, впился в него пальцами.

– Мы ведь понимаем друг друга, – прошипел он. – Могу напомнить, что вы здесь – не более чем сборище смазливых надушенных шлюх. Прикрываетесь похотью богатых и знатных аннурцев, словно похоть равносильна верности. Но это не так. Сейчас я уйду, но, если узнаю, что ты мне солгала, увидишь: все ваше нежное мясо с гнильцой, все красавчики и красотки, которых ты так прилежно здесь собирала, будут гореть не хуже высоких стен вашей богадельни.