Мои мысли неслись со скоростью миллион миль в минуту.

— Значит, они не появляются сами по себе? Знаки? Как… ни с того ни с сего? За одну ночь? Или… во время… ну, знаешь… секса с кем-то?

Те Лена весело рассмеялась.

— Конечно, нет. Не говори глупостей. — Паника, поднимавшаяся во мне, немного улеглась. Но тут Те Лена снова заговорила. — Когда-то так было. В те далекие времена, когда существовали настоящие брачные узы. Союзы между истинными супругами были благословлены знаками Судьбы. Отсюда и пошла традиция наносить на руки татуировки. Но больше нет такого понятия, как истинные супруги. Когда боги покинули Ивелию, некоторые элементы нашей магии либо умерли, либо со временем угасли. Например, божественные мечи. Они потеряли связь с источником магии, которую направляли. Наша способность образовывать брачные узы также угасала на протяжении тысячелетий, пока не исчезла совсем.

— Верно… — О боги, мне нужно было сесть. — Так что теперь это просто традиция. Люди покрывают свои руки рунами… на удачу.

— Я бы не сказала, что мы покрываем себя ими, — ответила Те Лена. — Я знала одну пару, которая хотела нанести семь рун. Семь — благоприятное число, в конце концов. Но нашлись те, кто посчитал это перебором. — Судя по тону ее голоса, Те Лена и сама относилась к их числу.

Семь?

Семь рун.

Я пыталась вспомнить, сколько рун было на моих пальцах. Сколько рун сплелось на тыльной стороне моей правой руки. Я понятия не имела, но их было очень много. Очень, очень много.

— А что насчет надписей? Ну, знаешь. Слов? — Я могла вымолвить лишь несколько слов за раз. — Вы… такое делаете? Словно они обхватывают… запястья?

— О, нет. Определенно нет. Такое можно увидеть только в книжках со сказками, — усмехнулась Те Лена. — Там это называется божественными узами. Благословение от самих богов. Они, конечно, не существовали. Говорили, что они были у самых важных пар в истории Ивелии, но все это романтическая чепуха. Просто сказочники приукрашивали свои истории, чтобы придать им больше трагизма. К тому же в иллюстрированных книгах они красиво смотрелись.

Я встретилась с ней взглядом, но смотрела сквозь нее.

— Трагизма?

— Влюбленные в этих историях всегда ужасно страдали. Один из них всегда умирал. Это были прекрасные истории, но они заканчивались разбитым сердцем.

— Звучит… ужасно. — Я попыталась рассмеяться, но не смогла вдохнуть для этого.

Наконец на лице Те Лены промелькнуло беспокойство.

— С тобой все в порядке? Ты какая-то бледная.

— Да. Да, я в порядке. Я… ты случайно не знаешь, где Фишер?

— Он просил передать, что будет ждать тебя в своей комнате.

— О, отлично. Спасибо. Вообще-то, я думаю, что пойду и найду его. Есть кое-что, о чем я хочу с ним поговорить.

ГЛАВА 35.

ОРАКУЛ

Оникс вышел за мной из кузницы и бежал рядом, пока я спешила по коридорам Калиша. Как только я распахнула дверь, он проскочил в спальню и запрыгнул на кровать, где Фишер сидел, откинувшись на подушки, без рубашки, и просматривал страницы книги.

Он улыбнулся, когда маленький лисенок запрыгнул к нему на колени и принялся вылизывать его подбородок. По-настоящему улыбнулся. Улыбка померкла, когда он перевел взгляд на меня и увидел, в каком я состоянии.

— Черт возьми, малышка Оша. На тебя напали по дороге сюда? Ты вся вспотела.

Я захлопнула за собой дверь.

— Почему ты не называл мое имя? Раньше? — Я задыхалась.

— Что?

— Я здесь многие недели, и до сегодняшнего дня ты отказывался произносить мое имя. Почему?

Он положил книгу на кровать и осторожно снял Оникса со своих колен.

— Я… я просто…

— У меня только что состоялся очень интересный разговор с Те Леной. Я была слишком больна, чтобы заметить это раньше, когда она приходила и лечила меня после той стычки с вампиром, но у нее на руках эти безумные татуировки. — Я подняла свою руку для пущего эффекта. — Она рассказывала мне о том, откуда они взялись и почему. А потом! Потом! Ха-ха! Представь мое удивление, когда она рассказала мне о божественных узах, Фишер!

— Черт, — прошептал он.

— О, это забавно. Я сказала то же самое!

— Послушай…

— Скажи мне, почему ты не называл мое имя, — прорычала я. Мое сердце стучало в груди, как поршень. Если я не сяду в ближайшее время, то упаду, но я хотела сначала услышать, как он это скажет. Мне нужно было его гребаное признание. — Я знаю, что ты не можешь мне лгать, так что давай. Скажи мне, почему.

Он сидел, его обнаженная, покрытая татуировками грудь не двигалась, черные волосы падали на лицо, такое совершенное, такое красивое, и эта чертова тварь в глубине моей души заныла и сказала «мое».

— Ты знаешь, почему, — сказал он в моем сознании.

— Нет, Фишер. Вслух.

— Ладно, хорошо. Пусть будет по-твоему. Сначала я не говорил этого, потому что чертовски ненавидел тебя, — сказал он. — Ненавидел то, что ты собой представляешь.

Моя кровь застыла в венах, как лед, но я должна была это услышать.

— И что же это?

— Слабость. Уязвимость.

— Я не слабая, Фишер! Я не такая, как эти бабочки, которые вылупляются и умирают на холоде…

— Не ты! Я! — Он ударил себя в грудь, внезапно придя в ярость. — Моя слабость! Моя уязвимость! Я веками знал, что ты придешь. Что однажды ты появишься и все изменишь. Ты — брешь в моей броне, Саэрис. Уязвимое место, куда вонзится нож. Ты — та, с помощью кого Малкольм причинит мне боль, и я не мог… не мог, черт возьми, этого вынести!

Я так сильно прикусила кончик языка, что почувствовала вкус крови.

— И да. Я как-то рассказывал тебе о бабочках. Да, я говорил тебе, что они вылупляются и умирают за один день. Но я был жесток, Саэрис. Я не рассказал тебе о них всю правду.