и с удовольствием отведывал плов Сахиба Джеляла. Да что там плов! Его высочество изволили здесь кушать и «мам-пар», и фаршированного фисташками фазана, и суп из кекликов, и многое другое из восточной, а порой и из европейской кухни. У котлов всегда хлопотали чисто одетые ферганцы-ошпазы. Частенько тут же сиживал на деревянной «карават» знаток тайн Бадма и с пиалой в руке отдавал распоряжения. Раз в неделю Сахиб Джелял устраивал «той» где-нибудь в загородном саду. И удивительно! Веселью и обильному угощению отнюдь не мешали бурные события в государстве. Сахиба Джеляла вся эта стрельба, вражда между племенами вроде бы и не касались. Сахиб Джелял всегда был величествен, любезен, гостеприимен и безгранично щедр.

И насколько любили и уважали Сахиба Джеляла, настолько же презирали и ненавидели муллу Ибадуллу Муфти за его тупость, его сальные волосы-космы, за его вшей, запах от ног, за «дарьякаши» — «выливание рек», то есть попросту тайное пристрастие к спиртному.

Симпатии свои все отдавали Сахибу Джелялу и немногословному доктору Бадме. Сначала думали, что Алимхан приблизил тибетца просто так — ведь многочисленность придворных — показатель пышности владетельного двора. В михманханах Кала-и-Фатту вечно толкались праздношатающиеся, «домогающиеся воды жизни», готовые за миску машхурды исторгать «вздохи восторга» о благополучном скольжении по небосводу счастливой звезды эмира. Но никто даже мысленно не смел назвать Бадму прихлебателем. Доктор «белым аистом расправил крылья в золотой пыли сияния» и оказался на голову выше придворных.

Замечание Сахиба Джеляла насчет племени царей и врачей вызвало единодушное гудение. А эмир подкрепил слова Джеляла еще ироническим напоминанием:

— Одна рваная кошемка — десять дервишей помещается. Спят все… но двум визирям тесно во вселенной…

Сам мулла Ибадулла Муфти понял, что выходка его встречена неодобрительно и что не лишнее поклониться язычнику «большим поклоном». На всякий случай.

После «дивана» он оказался рядом с доктором Бадмой и изрек:

— Господин, вы из страны Тибет, где сеют слова лишь о мире. У нас, мусульман, в руке обнаженный меч. Нам, э, не подобает кейф за чаепитием, как некоторым.

Лучше бы мулла Ибадулла Муфти не лез со своими неуклюжими извинениями. По обыкновению негромко Бадма заметил:

— Чаепитие, вы сказали? Господину Муфти для прояснения мозгов не хватает не чая, нет, кое-чего покрепче.

Все ухмылялись. Все знали слабость потомка пророка. Всем надоели наивные, нагоняющие тоску проповеди в темном, пропитанном сыростью склепе. И против их воли в их сердцах нашли отклик слова, тихо произнесенные язычником Бадмой, мысли вслух:

— Чтобы явиться в сей мир человеком разума, приходилось ему в прошлые его жизни быть десять и четыре тысячи раз «чакравартин», то есть десять и четыре тысячи раз восседать в колеснице с золотыми колесами, катящимися по миру знаний.

Темны были слова Бадмы, чужды взглядам мусульман. И потому они казались страшными, жуткими. Понятно было одно, что мулла Ибадулла глуп и ничтожен.

По-видимому, доктору Бадме, колдуну и волшебнику, на этом следовало остановиться. Тогда он не озлобил бы окончательно муллу Ибадуллу Муфти и избавил бы себя и своих друзей от многих неприятностей. Но всегда ли мудрецы соблюдают меру мудрости? То, что он тут же добавил, равнодушно, очевидно, в разъяснение чуждого мусульманам буддийского понятия «чакраватин», прозвучало оскорблением:

— О жалость! Даже тому, кто воображает себя возничим на золотой колеснице знаний и мнит себя советчиком государя, приходится в прошлом своем существовании тысячекратно воплощаться в образ и существо и червяка, и крысы, и свиньи.

Стерпеть «свинью» мулла Ибадулла Муфти не смог. Воздев руки с посохом к расписному потолку, восклицая: «Йя, хакк! Йя, эсакк!» — он грузно выкатился из михманханы.

Но он все же остановился на пороге и, показав пальцем на Бадму, бросил:

— Глядите! У него голова змеи! Язык змеи! Глаза змеи!

ПОЛНОМОЧНЫЙ МИНИСТР

Призвал его дьявол служить лжи, а он послушал его.

Ибн Наубат

Новые неприятности ждали в тот день Алимхана. И в самом деле утренний паук оказался вредной приметой. Надо приказать убрать паутину.

Явился Мукумбаев. Он всегда являлся без предупреждения. И хотя его знали как верного слугу их высочества, наедине с эмиром он держался бесцеремонно.

Пришел Мукумбаев в ятакхану без приглашения, уселся и потребовал чаю. Он вел себя хозяином. Его ничуть не беспокоило, нравилось это или не нравилось эмиру. Сеид Алимхан испугался. Мукумбаев должен был находиться в Женеве, а от Женевы до Кала-и-Фатту не близко.

«Когда же он успел… прискакать?..» — думал эмир, но старался благосклонно улыбаться. Озабоченный вид Мукумбаева не сулил ничего приятного. Очень хотелось Сеиду Алимхану отложить разговор или хоть оттянуть его, но министр сразу приступил к делу.

— Девушка исчезла!

— К… какая девушка?

— Девушка… ваша дочь… Моника-ой… Вы ее признали своей дочерью…

— Говорите: исчезла… гм… Как исчезла?

— Ее нет в Женеве.

— Что же случилось? — Казалось, что эмир действительно взволнован.

— Такое хорошо задуманное дело пошло прахом. Обо всем договорились, все подготовили и… опять!

Без видимой логики Мукумбаев заговорил о предстоящем конгрессе халифатистов в Каире и выразил неудовольствие:

— Ваша бездеятельность, господин, уронила Бухарский центр в глазах Европы. Еще в двадцать шестом году на конгрессе халифатистов в Каире многие великие умы ислама жаждали видеть вас халифом всех мусульман. Лишь Персия, Турция, Афганистан воспротивились. Из-за чего? Из-за вашей приверженности к устарелым догмам. Тогда, помните, отложили решение, чтобы вопрос созрел. Ждали, что вы поймете требования времени. Сумеете налить в кувшин новое вино.

Ужасно неприятный разговор. Крупитчато-белое лицо Алимхана пошло пятнами.

— А что?

— Мы же договорились. Панисламизму необходимы новые одежды. Наш духовный отец, боец за мировое исламское государство Джемальэддин Афгани нашел способ сделать панисламизм знаменем тех, кто идет сражаться против колонизаторов. Нам нужен ислам, как наднациональная, надклассовая общность. Лозунги религии в форме панисламизма нам подходят исключительно для консолидации государств в Азии и вообще на Востоке. Мы за союз мусульманских государств под знаменем халифата. Но мы категорически против теократического государственного строя на религиозной основе. Кто поверит, — для этого нужно быть политическим слепцом, — что семьдесят миллионов мусульман Северной Индии жаждут сделаться подданными бухарского эмира, князька грязной, пыльной, отсталой Бухары, пусть Алимхан называет себя хоть двадцать раз халифом правоверных. Что ж, вы думаете заставить мусульман, образованнейших профессоров Лахорского университета, или мусульман — блестящих офицеров, окончивших военное училище «Сандхерст», целовать вашу грязную туфлю? Воображаете, что ради религиозных бредовых сказок советская узбекская молодежь, образованная, просвещенная, пойдет в ярмо к средневековому тирану, отмахнется от всего, что ей дала Советская власть, и предпочтет виселицу у подножия Арка и палки?