– В то утро, когда вы спустились на первый этаж, что-то произошло.

Она не спросила, откуда мне это известно. Границы ее личной жизни стали зыбкими и проницаемыми так давно, что во вторжении очередного чужака не было ничего необычного.

– Да. Я пошла включить чайник, а на кухонной стойке рядом с ним лежал… лежал значок. Знаете, дети такие на курточки цепляют? Значок с надписью “Я хожу к «Джо-Джо»”. Когда-то у меня был такой же, но я его уже сто лет не видела, даже не помню, что с ним стало, скорее всего, я его выкинула, когда съехала от родителей. Его точно там не было прошлым вечером, ведь перед сном я отдраила весь дом.

– Как, по-вашему, он мог туда попасть?

От нахлынувших воспоминаний она задышала чаще.

– У меня ни единой мысли не было, я просто стояла и пялилась на него разинув рот как идиотка. У Пэта тоже был такой значок, поэтому я постаралась убедить себя, что он его где-то откопал и положил на виду, чтобы я нашла – типа, такой романтический жест. Что он хотел напомнить мне про наши лучшие времена и извиниться за то, что все стало так ужасно. Раньше он бы так и сделал… Но Пэт тоже не копит старый хлам. Если бы даже он не выбросил значок, то хранил бы его в коробке на чердаке, а люк был по-прежнему затянут этой дурацкой сеткой. Разве он мог слазить за ним так, чтобы я не заметила?

Она вглядывалась в мое лицо, выискивая малейшие следы недоверия.

– Богом клянусь, я это не выдумала. Можете сами посмотреть. Я завернула значок в салфетку – даже прикасаться к нему не хотела – и сунула в карман. Когда Пэт проснулся, я молилась, чтобы он сказал что-нибудь вроде: “Кстати, ты подарок нашла?” – но он, конечно, ничего такого не сказал. Поэтому я отнесла значок наверх, завернула в джемпер и спрятала в нижнем ящике. Проверьте, он там.

– Знаю, – сказал я мягко. – Мы его нашли.

– Видите? Видите? Это правда! На самом деле… – На секунду Дженни отвернулась, и ее голос зазвучал приглушенно. – На самом деле сначала я сомневалась… Я же говорила, что дошла до ручки. Мне показалось, что у меня галлюцинации, поэтому я уколола большой палец булавкой, сильно – кровь не останавливалась целую вечность. Зато я узнала, что мне не примерещилось, понимаете? Весь день я только об этом и думала, даже на красный пролетела, когда ехала забрать Эмму из школы. Но как только я начинала бояться, что мне все привиделось, я смотрела на палец и думала: “От глюков такого не бывает”.

– Но вы все равно расстроились.

– Ну да, естественно. У меня было только два варианта, и оба… оба плохие. Либо тот же человек снова проник дом и оставил значок, но я проверяла сигнализацию, и она была включена. Да и откуда кто-то мог узнать про “Джо-Джо”? Тогда получалось, что значок принес человек, который за мной следил, который выяснил про мою жизнь абсолютно все и теперь хотел, чтобы об этом узнала я… – Дженни содрогнулась. – Но ведь надо быть сумасшедшей, чтобы поверить во что-то подобное. Такое только в кино бывает. А второй вариант – у меня все-таки где-то валялся этот значок и я сама все это сделала – отыскала его, положила в кухне и напрочь забыла. И это бы значило…

Она уставилась в потолок, часто-часто моргая, чтобы сдержать слезы.

– Заниматься повседневными делами на автопилоте и тут же забывать, что уже ездила в магазин или принимала душ, – это одно. Но если я совершала какие-то безумные, бессмысленные поступки – например, откопала этот значок… Значит, я могу натворить все что угодно. Все что угодно. Значит, однажды утром я могу проснуться, посмотреть в зеркало и обнаружить, что вчера побрилась налысо или покрасила лицо в зеленый цвет. Я могу заехать за Эммой в школу – и окажется, что учительница и остальные мамаши со мной не разговаривают, а я понятия не имею почему.

Дженни дышала так тяжело, словно кто-то ударил ее под дых.

– И еще дети. О боже, дети. Как мне защитить их, если я не знаю, чего ожидать от себя в следующую секунду? Как я могу быть уверенной, что как следует о них забочусь, если я, я… Я даже не понимала, чего боюсь, ведь если бы я что-то натворила, то узнала бы об этом только потом. От одной мысли об этом меня тошнило. Я почти чувствовала, как извивается значок, как пытается выбраться из ящика. Каждый раз, когда я засовывала руку в карман, я боялась найти там значок.

Напоминание о счастливых временах.

Конор, засевший в своем холодном бетонном пузыре. Его единственная связь с действительностью – яркие безмолвные образы Спейнов, двигающиеся за окнами, а также толстый трос его любви к ним. Он даже не подозревал, что его подарок подействует совсем не так, как ему хотелось, что реакция Дженни будет совсем иной, что его благие намерения обрушат хрупкую конструкцию, позволявшую Дженни хоть как-то держаться на плаву.

– Значит, то, что вы говорили в нашу первую встречу, – что это был обычный вечер, что вы с Пэтом купали детей, что Пэт смешил Джека, играя с Эмминым платьем, – все это неправда.

Бледная, горькая полуулыбка.

– Ах, это… О боже, я и забыла. Просто мне не хотелось, чтобы вы подумали… Это ведь почти правда – раньше мы так и делали, но не сейчас; сейчас я искупала детей, а Пэт остался в гостиной – сказал, что “возлагает большие надежды” на дыру за диваном. Надежды были столь велики, что он даже ужинать с нами не сел – вдруг в дыре произойдет что-то невероятное. Сказал, что не голоден, а потом перекусит сэндвичем. После свадьбы мы часто, лежа в постели, разговаривали о том, какие у нас будут дети, как мы их назовем; Пэт шутил, что мы все непременно будем ужинать за одним столом, каждый вечер, даже когда дети станут противными подростками и возненавидят нас…

Дженни по-прежнему смотрела в потолок и часто моргала, но одна слезинка все же скатилась в мягкие волосы у ее виска.

– И вот теперь Джек стучит вилкой по столу и вопит: “Папа, папа, папа, иди сюда!” – снова и снова, потому что Пэт – в пижаме, ведь он так и не переоделся – сидит в гостиной и пялится на дыру. Эмма заткнула уши и орет на Джека, чтобы тот умолк, а я даже не пытаюсь их угомонить, потому что у меня попросту