мы с детьми возвращаемся из магазина – а в прихожей еще одна дыра. “Что это?” – спрашиваю. А Пэт отвечает: “Давай ключи от машины, мне срочно нужна еще одна видеоняня! Зверь бегает туда-сюда между гостиной и прихожей – клянусь, он нарочно надо мной издевается! Еще одна видеоняня, и я поймаю эту сволочь!” Наверное, тогда-то мне и надо было все это запретить, но тут Эмма загалдела: “Что? Что? Папа, кто бегает?” – а Джек завопил: “Сволочь, сволочь, сволочь!” – и мне просто нужно было выпроводить Пэта, чтобы с ними разобраться. Я отдала ему ключи, и он буквально выбежал из дому.

Горькая кривая улыбка.

– Он несколько месяцев так не радовался. Я сказала детям: “Не волнуйтесь, папе кажется, что у нас завелась мышь”. А когда Пэт вернулся – с тремя видеомониторами, на всякий случай, притом что Джек ходит в джинсах из секонд-хенда, – я сказала: “Не говори об этом при детях, а то им кошмары будут сниться. Я серьезно”. Он такой: “Да, конечно, без проблем. Ты, как всегда, права”. И на сколько его хватило – часа на два? В тот же вечер я сижу в игровой, читаю детям книжку, как вдруг вбегает Пэт со своим проклятым монитором: “Джен, послушай, как она жутко шипит! Слушай!” Я на него зыркнула, но он даже ничего не заметил, поэтому пришлось ему сказать: “Обсудим это позже”. Он на меня явно разозлился.

Она говорила все громче. Я проклинал себя за то, что не поставил кого-нибудь охранять дверь – кого угодно, хоть Ричи.

– На следующий день он сидит за компьютером, дети в двух шагах. Я готовлю им полдник, и Пэт говорит: “Ого! Дженни, ты только послушай! Какой-то парень в Словении вывел гигантских норок – типа, размером с собаку. Вдруг одна такая норка сбежала и…” Рядом были дети, поэтому мне пришлось сказать: “Да, это очень интересно, давай ты расскажешь мне об этом позже”, но про себя я думала: “Да мне плевать! Насрать на эту норку! Заткнись и не болтай об этом при детях!”

Дженни попыталась сделать глубокий вдох, но не сумела – мышцы у нее были слишком напряжены.

– Естественно, дети все поняли – Эмма уж точно. Пару дней спустя мы едем в машине – я, Эмма и Джек, – и она спрашивает: “Мам, а кто такая норка?” Я отвечаю: “Это такое животное”. А она: “Норка живет у нас за стеной?” Я говорю как ни в чем не бывало: “О нет, вряд ли. Но если она там, ваш папочка от нее избавится”. Дети отреагировали нормально, но Пэту я готова была врезать. Вернувшись домой, я отправила детей в сад, чтобы они ничего не услышали, и наорала на Пэта. А он мне: “Ох, вот блин, извини. Хотя вообще-то, раз уж они теперь все знают, то пускай мне помогут. Я не могу следить за всеми мониторами одновременно – боюсь упустить что-нибудь. Может, дети возьмут по одному на себя?” Это была такая ересь, что я едва могла говорить. Я отвечаю: “Нет, нет. Ни за что, черт побери. И не смей такое даже предлагать”. Больше он об этом не заикался, но все равно. И конечно, хоть он и сказал, что у него слишком много мониторов, в прихожей он никого не увидел и поэтому пробил еще больше дырок в стенах и поставил еще несколько видеонянь! Стоило мне отвернуться, а в доме уже новая дыра!

Я промычал что-то успокаивающее, но Дженни не обратила внимания.

– Днями напролет он только и делал, что смотрел в мониторы. Он купил этот капкан – не просто мышеловку, а огромную ужасную штуку с зубьями – и поставил на чердаке. Да вы, наверное, видели. Пэт делал вид, будто это какая-то великая тайна: “Не волнуйся, детка, меньше знаешь – крепче спишь”, а сам был в восторге от этого капкана, словно это новенький “порш” или волшебная палочка, которая раз и навсегда решит все наши проблемы. Он бы следил за капканом круглые сутки, если бы мог. С детьми он уже не играл, с ним даже Джека нельзя было оставить, чтобы отвезти Эмму в школу, – когда я возвращалась, Джек красил пол на кухне томатным соусом, а Пэт сидел в трех футах от него и пялился в мониторы раскрыв рот. Я заставляла его выключать их, когда рядом дети, и чаще всего он так и делал, но в результате, стоило детям лечь спать, как он опять усаживался перед этими штуками и уже не отлипал от них весь вечер. Пару раз я пыталась устроить романтический ужин со свечами, цветами и столовым серебром, наряжалась красиво – как на свидание, понимаете? – но он просто расставлял мониторы перед своей тарелкой и не отрывался от них, пока мы ели. Он говорил, что это важно, что животное входит в раж, почуяв еду, и поэтому он должен быть наготове. Я-то думала, что мы для него тоже важны, но, видимо, ошибалась.

Я вспомнил отчаянные сообщения Пэта на форуме: “Она не понимает, она не врубается…”

– Вы пытались рассказать Пэту о ваших переживаниях?

Дженни всплеснула руками, да так, что закачалась трубка капельницы, ведущая к огромному лиловому синяку.

– Как? Он буквально отказывался разговаривать – боялся упустить что-то на этих долбаных мониторах. Когда я пыталась ему что-то сказать, даже если просто просила снять что-то с полки, он на меня шикал. Раньше он никогда так не делал. Устроить разборки я не решалась – вдруг бы он наорал на меня или еще больше отдалился. И я не понимала, почему не могу ни на что решиться – то ли мысли совсем спутались от стресса, то ли правильного ответа вообще не было…

– Понимаю, – успокаивающе сказал я. – Я не имел в виду…

Дженни не остановилась.

– И в любом случае мы друг друга уже практически не видели. Пэт говорил, что тварь “более активна” по ночам, поэтому засиживался допоздна, а потом по полдня спал. Раньше мы всегда ложились вместе, но дети встают рано, так что я не могла его дожидаться. Он хотел, чтобы мы следили вдвоем: “Давай, я точно знаю, что сегодня ночью мы его увидим, я это чувствую”. У него вечно появлялись новые идеи, которые непременно помогут поймать зверя, – например, надо положить другую приманку или накрыть дыру и камеру чем-то вроде шатра, чтобы животное чувствовало себя в безопасности. И Пэт все твердил: “Дженни, пожалуйста, умоляю тебя – мы глянем на него всего разок, и ты сразу станешь счастливее, перестанешь за меня беспокоиться. Знаю, ты мне не веришь,