Потом мой отец внезапно умер. Никто не мог этого объяснить; вечером он был в порядке, но на следующее утро не проснулся. Если б он не был могущественным жрецом, утверждали некоторые, можно было бы заподозрить какое-то колдовское заклинание.

Две его жены и мои братья и сестры, убитые горем, плакали постоянно. Я – нет. Я словно окаменела, поскольку в глубине души боялась, что это я стала причиной его смерти. Я слишком долго пренебрегала своими обязанностями перед Мами Вата, и, что еще хуже, нарушила обет, который дала, вступая на путь жречества: я могу продолжать заниматься сексом с мужчинами, но не выходить замуж или создавать прочные брачные узы; мое сердце никогда больше не будет принадлежать никому, кроме богини. Да, это была моя вина, и теперь, спровоцировав его, я знала, каким беспощадным и жестоким может быть гнев Матери Вод.

Я побежала на реку к Олайтан, чтобы спросить у нее совета, но никого не нашла. Святилище превратилось в пепел. За пару дней до этого местные жители во главе с пятидесятническими пасторами прогнали жрицу и ее последователей и подожгли старую хижину рыбаков. А я, заблудившись в своих амурных иллюзиях, оставалась в неведении…

Но гнев богини еще не утих. Бывший ученик отца, вскоре получивший сан жреца, вступил в сговор с его более молодой и красивой второй женой. Вместе они забрали дом и все наследство, оставив моей матери лишь лачугу на краю деревни.

В одночасье мы оказались в таком тяжелом финансовом положении, что не знали, как прокормить себя. Нам не к кому было обратиться, и я приняла решение попросить о помощи Джимо. Хотя первое, что я сделала, пытаясь успокоить Мами Вата, – это порвала с ним, он отнесся к этому с пониманием и согласился одолжить нам немного денег.

Однако через несколько месяцев Джимо заявил, что они ему нужны и мы должны их вернуть. Конечно, у нас их не было. Тогда он сделал мне предложение, которое позволило бы мне вернуть долг. У него была деловая сделка: несколько девушек из нашего района хотели уехать работать в Европу. Джимо сотрудничал с людьми, которые могли подготовить документы, организовать поездку и найти им работу в качестве официанток, продавцов или уборщиц. Цена была очень высокой, поэтому девушки должны были взять на себя обязательство выплачивать ему деньги понемногу из будущих доходов. Сначала я колебалась, но мама убедила меня, что у нас нет другого выбора. Ему нужно было, чтобы я заставила девушек торжественно поклясться во время ритуала воду выплатить долг и сопровождала их, чтобы быть их маман, то есть присматривать за ними и следить, чтобы они выполняли договор. Сначала я колебалась, но мама убедила меня, что у нас нет другого выбора.

Вместе с Джимо и шестью другими девушками я отправилась в Бенин-Сити, где совершила необходимый ритуал в святилище Мами Вата. Джимо объяснил мне, что это просто мера предосторожности, чтобы у девушек не было соблазна обмануть его. Я не видела в этом ничего плохого и действительно надеялась, что, приобретя новых последовательниц, смогу вернуть расположение богини.

Одну за другой девушек подводили к алтарю, раздевали догола и посыпали тальком. Я отреза́ла прядь их волос и лобковые волосы, которые клала в пакет вместе с их фотографией, затем делала надрез на их ладони и капала немного крови внутрь пакета, который зашивала. Девушки поклялись, что вернут каждый пенни, который с них причитается. Если они выполнят свое обещание, Мами Вата одарит их удачей и богатством, но если они посмеют нарушить его, их и их семьи постигнут страшные несчастья. Клятва скреплялась жертвоприношением белого гуся, кровь которого лилась на фетиш богини и наносилась на лбы девушек.

В конце ритуала Джимо попрощался со мной, даже не взглянув мне в лицо. Нас с девочками подобрали неизвестные мужчины и грубо оттащили нас в сторону.

Микроавтобус отвез нас в аэропорт. Там ждал сопровождающий, у которого были наши билеты и поддельные документы. Для всех нас это был первый полет, поэтому мы поднялись на борт самолета под крики волнения и страха. Через много часов мы приземлились в Милане, на севере Италии. Человек, который путешествовал с нами, поселил нас в полуразрушенной квартире в огромном бараке на окраине города. Нас встретили трое соотечественников; грозные с виду, они были грубы. Тот, что выдавал себя за босса, отвел меня в сторону и без обиняков объяснил, чего от меня ждут: девочки начнут работать через несколько дней, я же должна буду следить за тем, чтобы они делали это вовремя, обеспечивать их повседневные нужды и, прежде всего, следить за тем, чтобы они выполняли свое обещание вернуть долг, выплачивая мне долю от своего заработка, которую я, в свою очередь, передавала бы им после удержания своей доли. Только вот то, что они ожидали от девушек, не входило ни в одну из тех задач, которые были поставлены перед их отъездом. Речь шла о проституции. Я должна была объяснить им это и убедить их не создавать проблем, в том числе с помощью воду, чтобы припугнуть их. Если б эти мужчины были вынуждены вмешаться сами, это было бы хуже для всех нас – для девочек и для меня.

Мне казалось, что я попала в кошмар, от которого не могу проснуться. Со слезами на глазах я спросила, могу ли позвонить Джимо. Мне ответили, что никогда о нем не слышали, и только потом напомнили, что я тоже в долгу перед ними. Если я не хотела выполнять порученное мне задание, то всегда могла заняться проституцией вместе с остальными.

Это была самая ужасная и мучительная вещь, которую мне когда-либо приходилось делать. Никогда не забуду лица моих попутчиц, когда они узнали, что их ждет.

Более года я выступала в роли мучительницы этих несчастных девушек, некоторые из которых были еще несовершеннолетними. К этому времени они уже не считали меня своей – я была сообщницей эксплуататоров и, живя с ними, постоянно ощущала злобу и негодование, которые они питали ко мне.

Мои условия были лишь немногим лучше. Конечно, мне не приходилось заниматься проституцией, хотя работа, которую меня заставляли делать, была для меня столь же отвратительной. В отличие от них, я жила в отдельной комнате и могла свободно выходить из квартиры, но чувствовала себя пугающе одинокой, лишенной того комфорта, который девушки находили в солидарности друг с другом. Еда стала моим единственным утешением, и в