Высокая фигура в свободном черном костюме, с мягким черным беретом на голове, надвинутом на лоб, выступила из теней.

– На мой взгляд, это не так, – произнес человек в черном и скрылся в тени.

Ильдефонс проигнорировал это замечание.

– Рассматриваемое дело заслуживает пристального внимания хотя бы с теоретической точки зрения. Истцом был Риальто, а собравшиеся здесь чародеи были ответчиками. Как указал в исковом заявлении Риальто, сущность дела предельно проста. По его словам, «Голубые принципы» запрещают какое-либо намеренное изменение или повреждение «Монстрамента» или очевидной либо подразумеваемой копии такового – нарушение этого запрета влечет за собой наложение штрафа в размере трехкратной стоимости любых убытков, понесенных в результате такого преступления; максимальная степень наказания сводится к полной конфискации имущества нарушителя. Таково утверждение Риальто, и он принес с собой разорванную копию «Монстрамента» в качестве вещественного доказательства факта преступления, а также в качестве юридического документа, подтверждающего справедливость его иска.

Ответчики, побуждаемые Хаш-Монкуром, Хуртианцем, Гильгадом и другими, отвергли обвинения не только как лишенные всяких оснований, но и как нарушающие «Голубые принципы» со стороны самого истца. По их утверждению, Риальто, возбудив судопроизводство, тем самым создал повод для встречного иска. С тем чтобы обосновать такую позицию, Хаш-Монкур и другие присутствующие здесь отправились на Тучеворот Охмура, где рассмотрели спроецированный текст «Монстрамента» и где Хаш-Монкур заявил, по существу, что любая попытка представить в суде поврежденную или намеренно измененную копию «Голубых принципов» сама по себе составляет тяжкое преступление.

Таким образом, Хаш-Монкур и его сторонники согласны с тем, что, представив в суд поврежденную копию «Монстрамента» в качестве доказательства, Риальто совершил преступление, которое должно быть наказано еще до того, как можно будет приступить к рассмотрению предъявленных им обвинений. Хаш-Монкур и его сторонники заявляют, что Риальто очевидно виновен в преступлении и что не только предъявленные им обвинения должны быть отвергнуты, но что единственным существенным вопросом остается определение степени наказания, которому должен быть подвергнут Риальто.

Здесь Ильдефонс сделал паузу, переводя взгляд с одного лица на другое.

– Я достаточно точно изложил сущность дела?

– Вполне! – отозвался Гильгад. – Сомневаюсь, чтобы кто-либо из присутствующих не согласился с вами. Риальто давно уже стал основным источником неприятностей в нашем сообществе. Давно пора от него избавиться.

– Не думаю, что Риальто заслуживает «безысходной инкапсуляции»[12], – заметил Вермулиан. – Пусть он закончит свои дни в теле саламандры или ящерицы на берегу Ганга.

Ильдефонс прокашлялся:

– Перед тем как выносить приговор (или, если уж на то пошло, перед тем, как судить опрометчиво), необходимо учесть несколько из ряда вон выходящих фактов. Прежде всего, позвольте мне задать вам следующий вопрос: кто из вас сверился со своими собственными копиями «Голубых принципов» в связи с рассматриваемым делом?.. Как так? Никто?

Нежнейший Лоло беззаботно рассмеялся:

– В этом вряд ли была необходимость, не так ли? В конце концов, мы все посетили полное промозглых сквозняков святилище, совершив паломничество к Тучевороту, – именно с этой целью!

– Вот именно, – кивнул Ильдефонс. – Странным образом, однако, текст, процитированный Риальто, на основании его разорванной копии соответствовал настоящему тексту «Голубых принципов» в том виде, в каком я его помню, а текст, спроецированный на плиту в святилище, противоречил моим представлениям.

– Мозг порой играет с нами в странные игры, и памяти не всегда можно доверять, – возразил Хаш-Монкур. – А теперь, Ильдефонс, чтобы ускорить процесс, угрожающий стать обременительным…

– Подождите, всему свое время! – остановил его Ильдефонс. – Сначала позвольте мне прибавить, что я сверился с принадлежащей мне копией «Голубых принципов» и обнаружил, что текст моего экземпляра в точности соответствует положениям, процитированным Риальто на основании его разорванной копии.

В зале наступила тишина всеобщего замешательства. Ее нарушил, яростно взмахнув рукой, Хуртианц:

– Чепуха! Зачем запутываться в петлях крючкотворства? Невозможно отрицать, что Риальто совершил преступление, четкое определение которого приводится в «Монстраменте» и было спроецировано Персиплексом! О чем еще тут можно говорить?

– Только об одном! Как справедливо заметил наш коллега Хаш-Монкур, мозг порой играет с нами в странные игры. Возможно ли, что во время нашего последнего посещения святилища мы стали жертвами массовой галлюцинации? Если вы помните, сперва мы увидели спроецированный текст «Монстрамента» в перевернутом отображении, что никак не поддается простому объяснению, – и это привело в замешательство не только меня.

И снова фигура в черном выступила из тени:

– Особенно учитывая тот факт, что Персиплекс невозможно перевернуть, чем и предотвращается возможность неправильной проекции.

Темная фигура вернулась в тень, и снова никто не обратил никакого внимания ни на фигуру так таковую, ни на ее слова – как если бы она не существовала.

Хаш-Монкур убедительно произнес:

– Может ли быть, чтобы все мы – чародеи, известные своей проницательностью и наблюдательностью, – стали свидетелями одной и той же галлюцинации? Склоняюсь к тому, чтобы усомниться в такой возможности.

– Я тоже! – воскликнул Хуртианц. – У меня никогда не бывает галлюцинаций!

– Тем не менее, – продолжал Ильдефонс, – в своей роли Настоятеля я постановляю, что теперь мы все взойдем на борт моей воздушной яхты, также защищенной от любого вмешательства извне, и снова посетим Тучеворот, чтобы окончательно поставить точку в этом деле.

– Если это необходимо, придется так и сделать, – капризно отозвался Нежнейший Лоло, – но к чему вся эта сложная система сетей и запретов? На нас никто не может напасть, но в то же время никто из нас не может удалиться по неотложному делу – например, если у кого-нибудь в усадьбе начнется пожар.

– Верно! – согласился Ильдефонс. – Вы совершенно правы. Будьте добры, пройдите к яхте.

Не сдвинулся с места только человек в черном, сидевший в тени.

17

Воздушный корабль летел высоко в красных вечерних лучах (на юг, через весь Асколаис, к россыпи пологих холмов) и наконец опустился на лысую вершину Тучеворота Охмура.

От трапа воздушной яхты ко входу шестиугольного святилища протянулся арочный туннель магической сети.

– Для того чтобы никакой архивёльт не воспользовался редкой возможностью уничтожить всех нас одновременно! – пояснил чрезвычайные меры предосторожности Ильдефонс.

Члены ассоциации чародеев прошествовали в святилище – Ильдефонс шел последним. Как всегда, Персиплекс покоился на черной атласной подушке в застекленной нише. В кресле рядом с нишей сидело бледнокожее человекообразное существо с белыми глазами и пучком мягких розовых перьев вместо волос.

– А, Сарсем! – самым дружелюбным тоном обратился к существу Ильдефонс. – Как идут дела на вахте?

– Все хорошо, – угрюмо ответил Сарсем.

– Никаких трудностей? Никто сюда не заходил и никто отсюда не выходил с тех пор, как мы виделись в последний раз? Все в полном порядке?

– Никаких инцидентов с тех пор не отмечено.

– Превосходно! – заявил Ильдефонс. – А теперь рассмотрим проекцию текста. Возможно, раньше