Шрифт:
Закладка:
Можно убежденно сказать, что состав полка был великолепный, но руководства там было мало. Я, командир полка, фактически им и не командовал, так как должность начальника отряда отнимала все время. Начальника штаба я не имел, так что фактически я исполнял все должности, вплоть до того, что сам писал сводки. Пробовал просить по начальству о присылке ко мне хотя бы одного офицера, знакомого со штабной службой, но мне ответили, что тыл беден так же, как и я. Это было не совсем так, как я увидел и узнал впоследствии, но не было такого человека, который мог бы откопать «окопавшихся».
Штаб корпуса перешел в селе Байки. В Бирске остался штаб дивизии. Для чего существовал последний штаб, думаю, что и теперь никто не объяснит. Части дивизии формировались в тылу, в Златоустовском уезде. Казалось бы, и штабу надлежало быть с тремя полками, а не с одним. Выходило, что были штабы, а войск не было.
Упустил еще один факт, который нужно отметить. Еще находясь в Бирске, комкор предполагал перейти в наступление моим отрядом, усилив его подходящим 21-м Челябинским стрелковым полком, которым командовал лихой штабс-капитан (фамилии не помню).
Как только полк пришел в Бирск, он вместо подготовки к бою начал месить церемониальным маршем улицы Бирска, показывая себя генералу Люпову и населению. Любовь к парадам еще не прошла у генерала, а кончилось это очень неблагополучно. Полк, тесно расположенный в городе, скоро заболел тифом, да так, что о наступлении не приходилось и думать. В частях на фронте тифа не было.
Доходит до нас слух, что в Омске случился переворот и адмирал Колчак объявлен Верховным Правителем. Штаб корпуса не только молчит, а присылает в отряд семь человек агитаторов в пользу Директории и формирования русско-чешских полков (эсеровского формирования). Паршивое было положение. Допустить в части не хотелось, тем более что в отряде ничего эсеровского не было. Переговорил с командирами полков и решил отправить адмиралу Колчаку телеграмму с признанием и поздравлением. Агитаторов отправил восвояси с предупреждением, что если явятся вновь, то будут арестованы. Посланный с телеграммой офицер должен был, через знакомых штаба корпуса, добиться передачи телеграммы в Омск при себе и тогда доложить мне. Когда это было сделано, я подал рапорт по команде с приложением копии телеграммы. Через несколько дней генерал Люпов послал телеграмму о признании с приветствием адмиралу Колчаку.
Итак, штаб корпуса выбыл. Обстановка складывалась так, что штаб дивизии тоже должен был отправиться в тыл. В это время между Байками и Бирском появились какие-то красные со стороны Сарапула, и дорога была небезопасна. Штадив выехал в далекий объезд через Уфу, как путешественники.
Штаб корпуса, отходя в Байки, отходил ко всему корпусу, здесь же оставались два полка слишком впереди, тогда как около Байков собирались части 4-й Уфимской дивизии – 14, 15 и 16-й полки; 8-я Камская дивизия, сформированная из Пермской дивизии, прекратившей свое существование, из полков 29-го Бирского, 30-го Аскейского, 31-го и 32-го Прикамского стрелкового полка. Таким образом, мой отряд принадлежал к двум дивизиям, также и артиллерия. С выбытием из Бирска штадива я переходил в подчинение командующего Самарской группой генерала Войцеховского (штаб – Уфа); мой штаб – Бирск. Тыл мой переносился с направления на Байки – на Уфу.
Как-то сразу почувствовалась твердая рука вверху; начать с того, что генерал Войцеховский вызвал меня к прямому проводу, расспросил о состоянии отряда, дал полную ориентировку, а также много указаний. Разрешил во всякое время, если я найду необходимым, вызывать его к проводу. Я так уже привык, что сильных в тылу беспокоить не полагается, что не решился ни разу воспользоваться таким разрешением, но генерал Войцеховский много раз вызывал меня к проводу и всегда давал исключительно полезные советы.
Каппель приближался к Уфе, истощив все свои силы после ухода с фронта чешских частей. В его распоряжении находились три отдельные бригады – Казанская, Симбирская и Самарская, – в общей сложности едва ли насчитывающие 4000–4500 отличных бойцов-добровольцев. С ними он делал чудеса, разбивал во много раз превышающего противника. По ориентировке генерала Войцеховского – он окончательно выдыхался. С востока шел 6-й Уральский корпус, но едва ли он сможет предупредить занятие красными Уфы. Мне осторожно было указано, что через несколько дней удержание Бирска не представит особой выгоды. Я и сам отлично понимал, что с занятием Уфы красные легко перережут мой тыл и я могу быть отброшен в горы.
Красные пробовали несколько раз неожиданно атаковать нас, но не чувствовалось у них никакой уверенности. Но вот стало известно, что к ним прибыли какие-то части, и сразу их разведка стала настойчивой, нахальной. Мы к этому времени мобилизовали около восьмисот человек, которых поделили между полками. Среди этого пополнения поднялась сильная агитация за избиение офицеров и т. п. Контрразведка доносила, что агитация пользуется успехом. Я предложил командирам отправить все пополнение в обозы 2-го разряда, где и заняться их обучением, но командиры не согласились с этим, считая, что такое незначительное число не может повлиять на действия добровольческих полков.
Как-то ночью красные выбили из окопов части Прикамского полка. Утром положение было восстановлено, но ни одного мобилизованного не было в полку, все перешли к красным. Не жалко было их, жалко было винтовок. После этого случая 13-й полк согласился со мной и прислал всех ко мне. Осмотрев их, я решил никуда их не отправлять, а распустить по домам. Уж слишком они были не воинственны, с очень плохим душком; я был убежден, что, если красные их возьмут к себе, результат будет таким же.
В это время обстановка сложилась так, что надо было опасаться красных с севера, где действовали, с нашей стороны, два эскадрона гусар, подчиненных мне. Пришлось общий резерв перевести в Бирск и увеличить его; весь 13-й полк был оттянут в резерв – два батальона за прикамцами и один – в Бирске; но скоро пришлось еще один батальон перевести в Бирск, так
