вонзал свое копье в чьи-нибудь кишки.

Мертвец был прямо в центре толпы пленников. Тринон вошел первым, размахивая копьем, отбрасывая пленников в сторону. Большинство поспешили убраться с дороги, в то время как другие отвернулись или опустили глаза, желая стать невидимыми. Только один уставился на Матеона, старик с одной рукой и обожженной кожей. Ненависть в его глазах заставила Матеона отвести взгляд.

— Мы на месте, парни, — сказал Тринон, останавливаясь у трупа мужчины. Он стоял спиной к телу, поворачивая голову из стороны в сторону, наблюдая за джиззи, и выглядел устрашающе.

Другой дуб пнул тело:

— Этому потребуется еще некоторое время, чтобы истечь кровью. Сделать Кейджа счастливым.

Нечасто кто-либо из остальных упоминал единого истинного Бога. Только если они не ругались. Матеон посмотрел на мертвеца. Щеки впалые от недостатка пищи, худые руки, непривычные к физической работе. В нем не было ничего особенного. Бояться нечего.

— Ну и что? — сказал Тринон. — Берем его и возвращаемся. Я хочу выпить.

Матеон наклонился, чтобы обхватить мужчину за грудь, но другой дуб его остановил:

— Ты берешь ноги.

Подчинившись, Матеон обхватил руками колени трупа, и в нос ему тут же ударило чем-то гнилым. Живот мужчины опустел. Он отшатнулся, кашляя от вони.

— Последнее дело мертвеца, — сказал дуб, смеясь вместе с Триноном. — Вот почему я беру руки.

Затаив дыхание, Матеон отнес тело к могильной яме на краю лагеря, лицом к Киесуну. Тринон сказал, что они всегда выкапывают ее там, где заключенные могли ее видеть, чтобы они знали, какая судьба их ожидает, если они не выполнят приказы. В этой яме уже было более трехсот трупов, сложенных друг на друга, но Матеон знал, что мальчика, которого он отпустил, среди них не было.

Он взглянул на город. Если мальчик где-то и был, то именно там. Город все еще оставался зоной боевых действий, несмотря на все, что они сделали. Взрывы непрерывно гремели от одной стороны до другой, и из него выносили тревожное количество погибших эгрилов. Матеон видел, как Дайджаку сбивали с неба, и ходили слухи, что Коджины тоже убиты.

— Я думал, что к этому времени все уже закончится. Я думал, что Первый...

— Я выучил только одно, — сказал Тринон. — Джиззи не знают, когда их побеждают. Дураки будут сражаться до последнего. Я их не виню. Мы бы поступили так же, если бы все было наоборот. — Тринон почесал пах. — Давай-ка выпьем.

— Как давно ты в Джии? — спросил Матеон, когда они возвращались к основному костру, разведенному его стиком.

— Уже шесть месяцев. Со времени вторжения. Нас с Франкосом отправили прямиком в Анджон. — Тринон взял свою фляжку, взболтал содержимое и сделал глоток. Он предложил фляжку Матеону. — Давай, выпей немного. Заимеешь волосы на груди.

— Я не пью.

— Нет? Ну, тогда мне больше достанется. — Он сделал еще глоток.

— Какого это было, во время вторжения?

— Какого это было? — Тринон рассмеялся. — Чертовски ужасно. Я обделался перед тем, как мы прошли через врата. Избранные сказали, что убьют любого, кто откажется идти или попытается отступить, если все пойдет не по-нашему. Секундой позже мы уже дрались. — Тринон снова приложился к фляжке, но пить не стал. — Я никогда никого раньше не убивал, но только Кейдж знает, скольких я убил той ночью. Я кричал, ругался, сходил с ума от безумия всего этого. — Он поднял глаза, его голос был тихим — он потерялся в воспоминаниях. — Той ночью я лежал, а вокруг меня лежали мертвые. Когда я сплю, они все еще со мной в моих снах. Смотрят на меня так, будто я, блядь, имею право решать, жить им или умереть. — Он шмыгнул носом, затем сплюнул. — Гребаные джиззи.

— Они сейчас с Кейджем. В Великой Тьме.

Тринон свирепо посмотрел на него, затем сделал большой глоток из своей фляжки:

— Да? Что ж, надеюсь, я никогда не окажусь в Великой Тьме, потому что там слишком много гавнюков, которые будут за мной гоняться.

Матеон был ошеломлен. То, что сказал Тринон, было богохульством. Он огляделся на случай, если кто-то из Первого услышал:

— Ты не должен так говорить. Ты не должен даже так думать.

— О, поверь мне, я думаю еще хуже. — Он бросил фляжку в свой рюкзак. — Просто оставайся в живых, малыш, и, может быть, однажды мы сможем уйти от всего этого дерьма. Может быть, притворимся, что этого никогда не было. — Он сел и прислонился спиной к своему рюкзаку. — Разбуди меня, если мир взорвется.

Во время обучения Матеону и другим новобранцам было приказано сообщать обо всех, кто высказывается против Кейджа и его священной войны. В то время он думал, что это излишне говорить, полагая, что он не только сообщит о богохульнике, но и с радостью отправит его к самому Кейджу. А сейчас? Сейчас он просто позволил этому человеку поспать. Он даже не смог разозлиться на слова Тринона. Его руки дрожали, а желудок крутило при воспоминании о трех джианах, которых он убил.

Где слава, о которой он мечтал? Где удовлетворение от выполнения работы, порученной ему Богом?

Он посмотрел на джиан и увидел, что однорукий мужчина снова смотрит на него, излучая ненависть. Все это было неправильно.

68

Зорика

Айсаир

— Кто ты? — спросила Зорика, слегка меняя стойку.

— Меня зовут Гринто, я Избранный Его Императорского Величества. — Джиан мужчины был безупречен, акцент лишь слегка заметен.

— Кто такой твой Императорское Величество? Это Рааку? — Она наблюдала, как он двигался, почти скользя по руинам, в которые он превратил ее дом. Она чувствовала силу в этом мужчине. Он практически пел, намного громче, чем тот эгрил, с которым она столкнулась у реки. Майза уже бы отчитала ее за то, что она не атаковала. «Убивай, не разговаривай», сказала бы она, и все же…

— Рааку, Император Империи Эгрил и сын Кейджа. — Он подошел ближе, но она не смогла разглядеть никакого оружия в его руках. Никакой дубинки.

— Он пытался меня убить всю мою жизнь.

— Вот почему я здесь.

— У тебя ничего не получится.

— Да ну? — Для того, кто хотел ее убить, этот Гринто, похоже, не торопился. Он был почти так близко, что можно было дотронуться, достаточно близко, чтобы ее