Когда мы вернулись домой, к нам забежал Черныш и сообщил, что он, то есть группа влиятельных украинцев, завтра вечером приглашают нас на ужин, на котором будут некоторые и из врангелевских министров, которые лучше разбираются в украинском вопросе; будет еще несколько человек из российских влиятельных кругов, которые благоприятно относятся к проявленной в свое время инициативе из кругов Врангеля, которая и привела нас к приезду в Севастополь. И действительно, в назначенный вечер оказались мы в большом зале, где было несколько десятков человек, в основном пожилых господ, часто аристократического вида. Слышалось там «граф», «князь». После знакомства усадили хозяева общество за длиннющий стол, причем мы все делегаты были посажены друг возле друга посередине стола с одной стороны, а против нас сидело несколько министров, между которыми внимание мою почему-то сразу привлек к себе министр земледелия и, кажется, земельной реформы — Глинка{497}. Около него сидел и тоже привлекал к себе внимание почтенного возраста господин — князь Волконский…

Ужин этот, видимо, был следствием последнего решения врангелевского правительства обращаться с нами с самым большим почтением. Так что перед официальным торжественным приемом решили где-то наверху, чтобы здешние сторонники пригласили нас, чтобы познакомить с ними в неофициальной публичной обстановке тех, которые должны были бы с ними официально говорить позже. Сначала, как водится, рассевшись, разговаривали присутствующие с теми, кто сидел рядом или же через стол. Темой выбирались какие-то мелочи, как, например, различия в нашей униформе или как нам ехалось или — как там у нас на фронте… Только позднее, когда до питья дошло, то кое-кто из хозяев вставал и высказывал радость, что вот, наконец, мол, не только прекратились военные действия между нами и ими, но, слава Богу, дошло и до хождения в гости одних к другим. Касались частенько, сетуя на Деникина, обострений, которые между нами возникали и т.п.

Интересной была длинная речь, но какая-то весьма путаная, министра земледелия, Глинки, который в общих чертах хвастался проектом своей земельной реформы, которая, по его мнению, сможет удовлетворить крестьян и привлечь их симпатии к их освободительной акции.

Нам трудно было разобрать, где у теперешних руководящих кругов было действительно искреннее стремление, а где только притворство и попытка обманывать нашего крестьянина обещаниями. Впечатление такое складывалось, что обожглись они, но не хорошо еще продумали, как именно поправить причиненный вред во времена Деникина, Драгомирова, Шульгина и других. Ничего из того вечера не осталось важного в моей памяти, хотя, очевидно, было что-то, потому что в моем официальном письменном докладе министру иностранных дел А.В.Никовскому я собрал довольно много материала, и среди прочего — кое-что и из услышанного на этом вечере.

Когда, наконец, через два дня, кажется, были мы вызваны к Врангелю[96], то глава наш Литвиненко уже был готов к речи, которую я с Чернышем, по его проекту, выработали. Речь была в сдержанных тонах, которая в целом приветствовала инициативу «Командования Вооруженных Сил Юга России» по достижению взаимопонимания с нами и выражала идею, что каждое соглашение будет важным делом в истории наших народов, когда совместными силами, и украинцы, и русские сбросят с себя иго коммунизма.

Когда ехали в квартиру Врангеля в присланных за нами фаэтонах, то один из солдат, который вез Крата, с какой-то улыбкой, обратился к нему со словами: «Ну, вот и еще раз пришлось везти своего командира». Крат удивленно смотрел на него и не мог узнать, где и когда именно тот его уже раз возил. Из разговора выяснилось, что солдат был когда-то в нашей армии под командой Крата, и что какая-то болезнь или ранение заставили его вернуться домой, на Полтавщину, где его позже мобилизовали деникинцы.

Когда нас ввели в зал, или скорее кабинет, ген. Врангеля, там уже было довольно много людей. Сам Врангель сидел у письменного стола и с кем-то через стол разговаривал. Другие стояли группами в разных местах зала и, куря папиросы, разговаривали. Врангель встал с места и по очереди, в которой мы шли, здоровался с нами, а ген. Кирей говорил ему наши фамилии. Врангель одет был в черную черкеску, очень просто выбрит; сам длиннолицый и длинноголовый, производил своим высоким ростом впечатление переодетого скандинава. Что-то будто лошадиное было в его маловыразительном, хотя в целом достаточно интеллигентном лице. Поздоровавшись с нами по отдельности, он обратился к нам тогда с официальным приветствием. Кратко выразил удовлетворение видеть нас у себя, потому что в этом видел признак нового периода в нашей общей борьбе. Рад, мол, констатировать, что братская пролитая кровь не станет между нами непроходимой рекой. Хотя его стремлением есть освободить родину от большевиков, но он хорошо понимает, что это произойдет не в таких формах, какие представляли себе еще недавно его предшественники, и не теми путями, которыми они до того шли. Он кардинально изменил все, он и к нам обращался с тем, чтобы дело восстановления нашей общей родины свершилось так, чтобы с результатом и мы все согласились. Он теперь ничего не требует, даже не задает вопросов о будущем устройстве России, он стремится только, чтобы наступило доверие между теми всеми народами, которые борются против насильников. Он уже договорился об этом с кубанскими казаками и с горными народами Кавказа. Так же хотел бы, чтобы и украинские вооруженные силы вошли с ним в согласие для совместной вооруженной акции. Он уверен, что выделенные украинской армией представители договорятся с его представительством в Румынии, во главе которого стоит ген. Геруа{498}, по делам сегодняшнего дня, а дело дальнейшего будущего — устроить наши взаимоотношения в братском взаимопонимании.

На это ответил выученной наизусть речью Литвиненко. Конкретного в ней тоже не было много сказано, тоже высказывалась радость, что ушли в прошлое враждебные между нами схватки, что, наконец, по благородной инициативе «командования Вооруженными Силами Юга России» образовалась возможность добровольно, без принуждения, говорить о совместных действиях, и он верит, что до тех действий дойдет…

После пожатия рук всем нам Врангель сел, а за ним сели некоторые из присутствующих, а некоторые из хозяев и из наших отступили от стола, и к каждому из нас приблизились незнакомые еще лица, чтобы в разговоре на тему нашего приезда и его значения обменяться несколькими оптимистичными прогнозами. Ко мне подошел из дальнего окружения молодого возраста господин и, поздоровавшись, назвал свою фамилию, спрашивая меня, помню ли