А того и не знала,

что он ехал в Переяслав

Москве присягать…

Слова, обращенные к поляку — «Подай руку казаку и сердце чистое подай» и призыв к восстановлению тихого рая, может, наивными покажутся только тем, кто не знает или не понимает той чрезвычайной объективности, с какой поэт обдумывал все пути украинской политики и в «Иржавце» апробировал зависимость даже от Крыма, чтобы только не от Москвы… и с каким презрением или сарказмом говорит поэт современным ему полонофобам:

А кичитесь, что мы Польшу

когда-то завалили…

Правда ваша: Польша упала,

да и вас раздавила…

Или туркофобам:

Может, кичитесь, что братство

веру заступило?

Что Синопом, Трапезундом

галушки варило?

Правда ваша!, наедались,

а вас теперь тошнит.

И на Сечи мудрый немец

картофель сажает…

Не так еще сильна Турция в эту минуту, чтобы ее сейчас в орбиту нашей политики вовлекать, планы нам на том строить, но… посмотрим, как настойчиво требовала она участия хотя бы и советской, но все же Украины, на разных конференциях, где судьба Черного моря решалась, и как пышно праздновала она соглашение с Советской Украиной…

А с Москвой и Польшей нам уже за эти бурные пять лет пришлось много пережить.

И странное дело. Все те же старые лозунги — «самостийность» и «соборность», и снова те же самые ошибки. Страшный максимализм, разрешенный разве только тому, кто действительно ничего не имеет и поэтому ничего не потеряет. «Голый, мол, грабежа, а мокрый дождя не боятся».

Без единого союзника, без всякой охоты с кем-то из соседей идти на уступки, правительство Директории ведет войну на три фронта: с белой Москвой, красной Москвой и Польшей, одновременно ничего не имея против войны и с Румынией. За Москвой — традиция державная, традиция военная, вся военная промышленность. За Польшей — целая Антанта и традиция державности в Галиции. А у нас? Решительность политиков, которая скорее подходит военным, и осмотрительность военных, которая подошла бы лучше политикам.

Ни один народ на протяжении последнего 19-го века не отвоевал себе независимость, если за ним не стояла какая-то посторонняя военная сила. Мы же не умели использовать никакой силы.

Ни один народ, который освободился, не получил этой чужой помощи даром, а мы малейший шаг наших политиков к взаимопониманию — позорным словом «продажа» клеймили.

И снова «Руина» как следствие борьбы за независимость и соборность. Судьба не уготовила нам того, чего никто никогда не имел, и к чему другие народы шли почти веками… Вспомним возрождение Германии, Италии, Сербии, Румынии. Какой это тяжелый путь, путь уступок, оскорблений. Та же родина Гарибальди — Ницца и до сих пор под Францией, и никому из народов не случилось достичь и независимости, и соборности сразу, в одну минуту, а всем приходилось выбирать извилистый, тернистый путь к этому идеалу каждой нации…

Да, Руина! И снаружи, в державном измерении, и внутри, в нашем обществе. И снова Левобережье, только уже не Днепра, а Збруча — воюет против Правобережья и наоборот.

Если воссоединение Галиции с Великой Украиной было действительно результатом «несгибаемого намерения» обеих наших земель, как говорилось в договоре, подписанном 1 декабря 1918 в Фастове, а не позорным фарсом, то существование двух правительств, которые вели отдельную политику и входили в соглашение с взаимочуждыми факторами, направленную против политики одного из правительств — было если не предательством надежды, то максимумом безумия. Одно-единственное правительство могло определять тактику. Одно-единственное правительство могло, по тактическим причинам, отдать и половину земель своего народа, хотя бы и на более длительное время, с тем, чтобы иметь в эту минуту только один, а не два или три фронта и чтобы тем сохранить свою державность. И история дает нам много подобных образцов. С этой точки зрения нет «измены», нет «продажи», а есть только несчастье — большое или, может, даже просто страшное. Правительство монолитной нации, не отказываясь от идеи соборности земель своей нации, чтобы сохранить государственную независимость своего народа, имеет право, согласно всем законам нравственной ответственности, делать такие эксперименты над телом своей державы. На нем одном лежит ответственность, и в том его и честь, и в том его и несчастье.

Полковник Богун под Берестечком, чтобы сохранить регулярное войско от разгрома, вывел его, пробиваясь через своих, через деморализованные неорганизованные массы повстанцев. Этим и только этим был обеспечен Белоцерковский договор с Польшей. Чтобы сохранить свою армию, и бельгийское, и румынское, и сербское правительства бросали целую свою территорию, если того требовали обстоятельства. Это тогда, когда нация или держава имеет один центр, одно ответственное перед ней правительство. Но когда нация терпит, позволяет, чтобы в такие важные минуты у нее было два центра, два правительства, да так еще, что одно из них сводит работу другого на нет, и когда интересы целого народа или его большинства попираются во имя интересов какой-то части, то при таких условиях, действительно, либо одно из этих правительств — группа предателей, честолюбивых авантюристов, либо то, что думало, что называло себя единой нацией — таки нацией не является.

Теперь, на руинах нашей кратковременной государственности, и под оккупацией находясь, и маясь по чужим землям, украинское общество, интеллигенция нашей нации — должно над тем всем думать и размышлять и свой приговор недавнему прошлому таки дать. Действительно ли уже так нам не нужна та самостийная Украина, как думал Панейко{505} — душа соглашения галицкого правительства с Деникиным 7 ноября 1919, — если она будет при своем рождении без Галиции? И должен ли в эту минуту украинский народ отказаться от идеи самостийности из-за судьбы Галиции и восхищаться вместе с Панейко, Петрушевичем, Студинским и Щуратом идеей соборной тюрьмы в «Евразийской империи»?

Наша общественность, соборной Украины интеллигенция, должна раз и навсегда решить этот вопрос: что важнее — или независимость, хотя бы и без соборности, или соборность, хотя бы и без независимости!…

А когда этот вопрос будет решен, тогда будет ясна тактика и сегодняшнего дня. Будет ясно и то, с кем из соседей идти сегодня вместе и против которого в первую очередь, чтобы дойти до важнейшего в жизни народа — до независимости. И тогда ясно станет нам самим: или