Я платил им по весьма аппетитному тарифу, оставлял щедрые чаевые, всегда был опрятен, любезен и вежлив и вносил свой вклад в европейскую экономику. Эти эскортницы не были невезучими матерями-одиночками или бедными девчонками из распавшихся семей. Они были студентками престижных университетов, начинающими актрисами и стареющими моделями из семей среднего и высшего класса.

Они путешествовали первым классом, жили в роскошных квартирах и были требовательны к своей клиентуре, состоящей из мультимиллионеров.

Я не пользовался частным самолетом моей семьи для полетов в Европу с тех пор, как был назначен генеральным директором. Оставлять углеродный след размером с Кувейт только ради того, чтобы потрахаться, было уж слишком безнравственно, даже для моей совести.

Ладно. Совести у меня нет.

Но если об этом когда-нибудь станет известно прессе, то моей карьере придет конец, что, собственно, и приключилось с мозговыми клетками Хантера.

Вот почему я терпел первый класс на коммерческом рейсе, молча выдерживая присутствие других людей на обратном пути из Монако в Бостон.

Я мало что ненавидел сильнее, чем людей. Но пребывание в ловушке с большим их количеством на борту и рециркулированный воздух были в числе таких вещей.

Устроившись в кресле, я листал контракт с новым подрядчиком по установке буровой вышки в Арктике, прогоняя прочь все мысли о близящемся отцовстве Хантера и сестре Пенроуз, которая ворвалась ко мне в кабинет на прошлой неделе, умоляя одолжить ей денег.

Я сказал, что не узнал ее, и это вывело Пенроуз из себя, а меня привело в состояние постоянного возбуждения.

Но я помнил Персефону.

Прекрасно и отчетливо.

Внешне Персефона Пенроуз соответствовала всем моим предпочтениям: волосы цвета золота, темно-синие глаза, розовые губки и миниатюрная фигура, облаченная в романтичные платья. Покладистая, безоружная воспитательница, приручить которую легче, чем котенка.

Благоразумная, идеалистичная и кроткая до мозга костей.

Она ходила в платьях ручной работы, с помадой цвета арбуза и душой наизнанку, а еще с наивным выражением лица героини Джейн Остин, которая думала, что «хрен» – это только лишь растение.

Персефона не ошиблась в своем предположении, что ей стоило обратиться ко мне. Будь на ее месте любой другой мой знакомый, я бы дал деньги просто ради того, чтобы посмотреть, как он потеет, возвращая мне долг.

Вот только в ее случае, я не хотел, чтобы моя жизнь была как-то с ней связана.

Не хотел видеть ее, слышать ее и терпеть ее присутствие.

Не хотел, чтобы она была у меня в долгу.

В прошлом она была безумно в меня влюблена. Однако чувства меня не интересовали, если только я не находил способ ими воспользоваться.

– Ай. – За спинкой моего кресла пискнула мягкая игрушка. – Прекрати! Клянусь б-богу, Три, я-я…

– И что ты сделаешь? Пожалуйся на меня мамочке. Ябеда.

Три? Люди, сидящие позади меня, назвали своего ребенка Три?[11] И решили лететь первым классом в компании двух детей младше шести лет?

Из-за таких родителей и появляются серийные убийцы. Я закинул две таблетки обезболивающего и запил их бурбоном. Строго говоря, мне не следовало пить спиртное с таблетками, которые я ежедневно принимал в связи с моим состоянием.

Ну и ладно. Живем только раз.

– Хватит баловаться, Тиндер![12] – рявкнула позади меня мать.

Тиндер.

Я официально нашел родителей хуже, чем будет мой брат. Я был на девяносто один процент уверен, что Сейлор не позволит Хантеру назвать их ребенка Пайнкоун или Дэйлайт Сэйвинс[13]. Оставшиеся девять процентов связаны с тем, что они тошнотворно ослеплены любовью, а потому никогда нельзя знать наверняка.

– О-он всегда так делает! – закричал маленький Тиндер, умудрившись пнуть спинку моего кресла, хотя до него было порядка двух метров. – Три – вонючка.

– А ты противный и странный, – ответил Три.

– Я не странный. Я особенный.

Оба непослушных ребенка были невыносимы, и я уже был готов сообщить об этом их не менее кошмарным родителям, но потом вспомнил, что не могу позволить себе еще один заголовок в духе «Киллиан Фитцпатрик ест младенцев на завтрак».

«Генеральный директор «Королевских трубопроводов» кричит на невинных детей в самолете на обратном пути от своих проституток».

Нет, спасибо.

Для справки: я никогда в жизни не ел человеческую плоть. Она слишком постная, слишком негигиеничная и слишком редкая.

Я мысленно постукивал ногой в ожидании взлета, хрустя костяшками пальцев.

Как только мы поднялись в воздух, я встал и прошелся, делая пометки в договоре красным маркером.

Когда я вернулся на свое место, оно оказалось занято.

И не абы кем, а моим заклятым врагом.

Человеком, чьего выхода из тени я ждал с той минуты, как был назначен генеральным директором «Королевских трубопроводов». Честно говоря, я удивлен, что ему потребовалось так много времени.

– Эрроусмит. Какой неприятный сюрприз.

Эндрю Эрроусмит был привлекательным ублюдком в духе ведущих местных новостей. Стереотипная стрижка, отбеленные зубы (каждый размером с кирпич), высокий рост и, в чем я был на семьдесят процентов уверен, – имплант на подбородке. Когда-то он входил в мой круг общения. В те дни нас объединяло соперничество, восходящее к нашим временам в Эвоне.

До поры до времени мы обучались в одних и тех же заведениях. Пока его семья не обанкротилась, и он не скатился по социальной лестнице так низко, что попал в другое измерение, полное трейлер-парков и консервов.

– Киллиан. Так и подумал, может, это ты. – Он встал и протянул мне руку, а когда я даже не шелохнулся, чтобы ее пожать, убрал ее и провел по своей шевелюре, как у Кита Урбана.

Я не видел этого человека больше двух десятилетий и был бы счастлив провести остаток жизни, забывая его смазливое лицо.

– Жестко. Моя семья. – Он жестом указал на ряд кресел позади меня, где сидела женщина с обесцвеченными волосами и в полном комплекте спортивной одежды, практикуя глубокое дыхание, чтобы не дойти до нервного срыва. Двое противных детей у нее на коленях вцепились друг другу в глотки. – Это моя жена, Жоэль, и мои мальчишки-близнецы, Три и Тиндер.

От моего внимания не ускользнуло, что у Эндрю, который являлся моим ровесником, были жена и дети. На моей шее затянулась невидимая петля.

Я мог лишиться работы.

Своего наследства.

Моих драгоценных, грандиозных идей.

Мне нужно начать обзаводиться потомством и поскорее.

– Кто выбирал имена? – Я дернул подбородком в сторону маленьких монстров.

Жоэль оживилась и замахала рукой, будто я спросил, кто нашел лекарство от рака.

– Moi[14]. Разве они не прелестны?

Имена или дети? Ужасны были и те и те, но