и карьеры негативно оцениваемых в массовом сознании «явлений» – блат, использование властных ресурсов, связей, циничный, эгоистичный расчет, прагматизм – и есть механизм дисквалификации, понижения ценности успеха, карьеры как социального факта. Такое всеобщее видение условий достижения успеха дает молодому человеку как бы оправдание, моральную разгрузку, освобождает от необходимости стремиться к большему, делать карьеру, поскольку существующие средства и способы не годятся для «честного человека».

Таблица 17. Что прежде всего позволяет человеку добиться успеха в современном мире? (ответы ранжированы по убыванию, в % от числа опрошенных)

Опрос молодежи 2006 г. N = 1800

В то же время лишь 21 % опрошенных молодых «скорее» или «совершенно не согласны» с высказыванием, что «цели оправдывают средства» (согласных с этим суждением – 47 %). То есть распространенность «негодных» средств достижения успеха служит оправданием собственной готовности действовать так же, «как все», принимать существующие практики, вписываться в них и их использовать. Амбивалентность представлений о социальном успехе (в сочетании с декларативными утверждениями о значимости «для себя», для «внутреннего употребления» порядочности, честности, морали, нравственности и проч.) не только вселяет в человека неуверенность, страх и тревогу по поводу своих возможностей и перспектив, будущего и даже ценности своей собственной жизни, но и становится питательной почвой для ресентимента, широкого распространения в российском обществе чувства обиды, несправедливости жизни. Это и есть пресловутое двоемыслие советского человека.

Такое понимание успеха служит лишь маркером адаптированности к существующим реалиям и не предполагает выстраивание своего будущего как сложной системы социального взаимодействия. Будущее как бы вытесняется, серьезно не планируется, не рационализируется, а настоящее не встраивается в общую причинную связь событий прошлого и будущего, не воспринимается как место строительства (Gestaltung) будущего, зона актуальной ответственности и понимания («сегодня» – вчерашнее «завтра»).

Примечательно, что молодые – при всей уверенности в своем положении, удовлетворенности современной жизнью, высокой оценке собственной успешности – не имеют, как и большинство населения, четкого представления о своем «большом» будущем. По данным опросов известно, что около 80 % россиян не имеют планов на отдаленное будущее. Но и большинство молодых считают, что могут планировать свою жизнь не более чем на год-два вперед.

Даже самые молодые, только начинающие жизнь, не представляют своего будущего, хотя, казалось бы, это самое время для больших мечтаний. Не строят далеких планов и самые квалифицированные респонденты. Увереннее, рациональнее и «дальше всех» смотрят в будущее те, у кого есть бизнес (приносящий деньги, позволяющие сохранять принятые стандарты жизни и достижений) и высокий статус – властный ресурс. Иными словами, рационализация времени возникает лишь в тех группах молодых, которые по роду своей деятельности вписаны в социальные контексты, предполагающие более сложные структуры взаимодействия. В отсутствие таких институциональных рамок рационализация времени, планирование, выстраивание приоритетов на будущее невозможны.

Таблица 18. На сколько лет вперед вы можете планировать свое будущее? (в % к группам по роду занятий, по строке)

N = 2000, опрос молодежи 12 крупных городов 2007 г.

Подобную беспечность относительно своего будущего (сочетающуюся с высокой удовлетворенностью своей жизнью и, что, наверное, еще важнее – с высокой удовлетворенностью своими успехами) следует рассматривать как превращенную прежнюю, «родительскую» зависимость от «системы» вместе с советским же ощущением бесперспективности, невладения собственной жизнью. Не случайно даже среди самых обеспеченных и успешных молодых в России большинство признает, что не может (да и не хочет) влиять на политическую ситуацию, не в силах отстоять свои права, не способно противодействовать произволу власти.

4. «Ностальгия по прошлому»,

или Какие уроки могли усвоить и усвоили молодые

Молодежь и изменение ценностей

Надежды на восприятие и быстрое усвоение молодежью западных идей и демократических принципов (а не только экономических, технологических достижений) занимали в представлениях либеральных и демократических партий в России одно из ключевых мест. Возможности модернизации российского общества и его экономики непосредственно связывались с рецепцией комплекса идей прав человека, частной собственности, свободы, защиты от произвола со стороны государства. Предполагалось, что в процессе естественной смены поколений произойдет институциональное закрепление подобных представлений, усвоенных молодежью, и постепенное распространение этих установок в обществе, а также вытеснение прежних советских стереотипов и комплексов. Именно так интерпретировались (в рамках этой логики или идеологии трансформационных процессов) различия мнений молодежи и других социально-демографических групп, зафиксированные в различных опросах Левада-Центра на всем протяжении проводимых им (ранее ВЦИОМом) исследований. Поколенческие реакции трактовались как свидетельства идущих в обществе процессов изменения.

Оценки изменений предполагали двойную оптику: шкала изменений строилась на соотнесении реальных трансформаций с ожидаемыми, а последние, в свою очередь, были обусловлены идеальной обобщенной моделью западной демократии и рыночной экономики. Либерально-демократическая идеология программ или сценариев модернизации постсоветского общества и экономики опиралась не на понимание природы советского или эмпирические знания постсоветского общества, а на общие схемы транзитологии и лежащие в их основе ценностные представления. Другими словами, в основу неявных посылок подобных исследований была положена тавтологическая ценностно-методическая схема.

В рамках этой схемы межпоколенческие различия в оценках ключевых для модернизационных процессов проблем и вопросов – будь то отношение к частной собственности, к роли государства в управлении экономикой, взаимодействие бизнеса и государства и его правовое регулирование, проблематика соблюдения гражданских прав и свобод и проч. – рассматривались как относительно большая заинтересованность молодежи в изменениях, как «либерализм». Их близость к оценкам, мнениям и представлениям высокообразованной части населения, специалистов, давала повод считать их более «авторитетными», вводя сюда уже логику «спуска образца» (сверху вниз), от статусно более высоких групп, как бы задающих тон в обществе, к менее авторитетным и готовым к пассивному усвоению группам, принимающим социальные и культурные образцы и мнения «элиты».

Однако примерно к середине 1990-х годов в работах Левада-Центра, основанных на анализе прежде всего «мониторинговых» вопросов, было показано, что приписывание молодежи роли проводников модернизации и носителей новых либерально-демократических ценностей, приверженцев западной модели политической и экономической систем, по сути выдавало желаемое за действительное. Сравнительный анализ данных по поколениям, возрастным когортам показывал, что «прозападные» ориентации молодых носили преимущественно декларативный (идентификационный) и фазовый характер. То есть по мере взросления молодые все больше вписывались в структуру тех массовых базовых ценностных представлений, которые не слишком далеко ушли от советского прошлого, а общий негативный фон настроений, доминировавший до 2006 года, только повышал чувствительность взрослеющих молодых к привычным для советского человека комплексам, стереотипам и предрассудкам.

Значимым отличием молодых от старших поколений были и остаются, с одной стороны, только большая удовлетворенность всеми сферами жизни, включая материальное положение, а с другой, особенно