Шрифт:
Закладка:
Таблица 1. В какой мере вы бы согласились с высказыванием: «Молодежь в России хочет в основном того же, что и молодежь в странах Западной Европы»? (в % к соответствующему замеру)
N = 2000
Таблица 2. В какой мере вы бы согласились с высказыванием: «Для России было бы лучше, если бы иностранцы прекратили навязывать нам свои идеи»? (в % к соответствующему замеру)
N = 2000
Таблица 3. В какой мере вы бы согласились с высказыванием: «СПИД занесен в Россию иностранцами с тем, чтобы ослабить Россию»? (в % к соответствующему замеру)
N = 2000
Таблица 4. Как вы считаете, есть ли у сегодняшней России враги? (в % к соответствующей группе)
N = 1500, июльский опрос населения 2008 г.
Таблица 5. Представления молодежи о потенциальных противниках и союзниках России
N = 1264, опрос молодежи 2001 г.
Таблица 6. Отношения с какой страной дали бы сейчас наилучшие возможности для развития России? (Приводится первое упоминание и сумма ответов трех упоминаний)
N = 1264, 2001 г., в % от числа опрошенных. Респондент должен был последовательно назвать три страны, в % от числа опрошенных.
Таблица 7. Как вы считаете, обвинения Запада в нарушениях демократии в России вызваны беспокойством о положении граждан нашей страны или делаются в целях дискредитировать нашу страну и получить какие-то преимущества перед ней?
N = 1600, опрос 2008 г.
Молодежь и политика
Российская молодежь следит за политикой не меньше, чем старшие поколения, используя даже больше разных альтернативных источников информации за счет Интернета. Однако это позиция равнодушного зрителя. В самом отношении нынешних 20-летних или уже повзрослевших с 1990-х годов 30-летних к политическим событиям в стране и мире почти улетучилось демократическое или либеральное умонастроение. Исчезают признаки политического выбора, позиции; оценки происходящих событий не соотносятся с ценностями права, гражданских свобод, солидарности. Начинают работать либо механизмы «присоединения к большинству», становящемуся все более агрессивным и воинственным, либо механизмы отрицания любых ценностных значений вообще, цинического обессмысливания событий. Показателен в этом плане пример отношения молодых к «оранжевой революции» на Украине.
Более трети опрошенных (37 %) в 2005 году молодых людей следили за событиями на Майдане. В этой группе «включенных» наблюдателей 24 % считали, что они не принесли Украине ни пользы, ни вреда, а 25 % затруднились сформулировать свое мнение (что они «были очень полезны для Украины», считали лишь 3 % опрошенных). Это значит, что половина молодых, следивших за событиями на Украине, не видят в них «смысла», не хотят оценивать для себя такое важнейшее и интереснейшее для понимания постсоветских обществ событие. Самый частый ответ на вопрос о движущих мотивах людей, стоявших на Майдане: «Участникам за это платили деньги». Его выбрали 52 % (еще 25 % молодых считают это вторым по важности мотивом), тем самым согласившись с объяснением, предложенным и растиражированным кремлевскими политтехнологами. Такой мотив, как «воодушевление идеями», посчитали первым по важности уже только 30 % молодежи, следившей за событиями (то есть 11 % молодежной выборки). Гипертрофированные опасения российской власти относительно «оранжевой угрозы» выглядят малообоснованными: 72 % опрошенных молодых «определенно не хотели бы», чтобы «оранжевая революция» произошла в России.
Для политологов важно было «вытянуть на свет» именно эту равнодушно-циничную реакцию большинства молодых и укрепить тем самым антиоранжевые спектакли «нашистов». Это и есть механизм девальвации, ценностной дискредитации смысла политических и социальных событий, из которых творится «история» (причем и общая, и своя собственная). Главное при этом – нейтрализовать потенциал любой ценностной позиции. И это вполне удается.
Сегодня 55 % учащихся и студентов затрудняются ответить на вопрос, кто был прав в августовские дни 1991 года, а самый частый среди 18–24-летних ответ (как и в остальных возрастных группах) – «ни те ни другие» (39 %; в «родительском» поколении 40–50-летних этот показатель составил 53 %).
Возвращаясь к описываемой нами (идеально-типической) конструкции мы-идентичности у молодых успешных горожан, отметим, что другой авторитетной инстанцией, поддерживающей эту конструкцию, выступает тотальное «государство», где самым важным элементом является персонифицированная высшая власть. Здесь кроется объяснение «путинизма» молодых, казавшегося многим (особенно западным наблюдателям) неожиданным, особенно «зашкаливающим» в преддверии 2008 года[18].
Удовлетворенность жизнью
Подавляющее большинство молодежи сегодня удовлетворено своей жизнью. Две пятых молодых опрошенных (41 % по данным опроса 2006 года) дают самую высокую оценку своей нынешней жизненной ситуации (согласие с высказыванием «У меня все в полном порядке»); чуть выше доля тех, кто считает, что «все не так плохо и можно жить». Тех же, кто выбирает для себя определение «жить трудно, но можно терпеть», долгие годы самое «популярное» среди населения, то есть тех, кто оценивает свою жизнь как пассивное приспособление, всего 13 %[19].
Оптимистично выглядят и оценки изменения материального положения – главной заботы большинства населения: у 51 % опрошенных молодых за последние три года (2005–2008 гг.) оно улучшилось, ухудшение отмечает лишь 8 %, остальные считают, что оно осталось прежним[20]. Половина опрошенных молодых людей (50 %) ожидает его улучшения в ближайшие три года, причем этот показатель практически одинаков для молодежи, живущей в разных типах поселений. За минувшее десятилетие среди молодежи значительно выросла доля удовлетворенных своим материальным положением, хотя доля недовольных все еще несколько выше.
Таблица 8. Насколько вы удовлетворены вашим нынешним материальным положением? (в % от числа опрошенных в каждом опросе)
Таблица 9. К какой из следующих групп населения вы скорее могли бы себя отнести? (в % от числа опрошенных в каждом опросе)
Как и населению в целом, большинству молодежи имеющихся доходов хватает только на самое необходимое: еду, продукты и одежду. Однако и стандарты потребления у «взрослых» и «молодых» заметно различаются. Молодежь подчеркнуто
