Радостно. Глядя на детей, улыбались и отцы. Его, Николая, отец никогда со злостью не говорил о колхозе. Были — как не быть — разговоры о непорядках, об обидах. Но колхоз — большое хозяйство. Все до мелочей не предусмотришь. Потому-то, может быть, и запомнились отцовские слова: «Работаешь хорошо — и ты хорош, а если лодырничаешь — лодырем и прослывешь. Человек, он как на ладони виден. И земли у всех поровну… На дармочка не разгуляешься». А он, тот хуторянин, разве счастливее отца его? Богаче, факт. Но счастливее — вряд ли.

Более полугода служит Мищенко в армии. Вскоре после освобождения Черниговщины от фашистов ему вручили повестку. Вместе с товарищами в задрипанном пиджачке с белой холщевой сумкой за плечами (за что его и таких же, как он, ребят солдаты прозвали беломешочниками) пришел Мищенко в пограничный полк. Николаю хотелось скорее влиться в солдатскую семью, чтобы не было недоверия, которое помимо воли иногда проскальзывало у однополчан, уже знающих, почем фунт солдатского лиха, к нему, девятнадцатилетнему, почти три года проторчавшему на оккупированной территории. Не будешь же каждому доказывать, что имел связь с партизанами, что едва избежал угона в Германию, что ненавидишь фашистов всеми фибрами. Потому-то с первых дней служил ревностно, в короткий срок овладел автоматом, прошел курсы снайперов. И когда в феврале из пограничных частей посылали снайперов на передовую, Мищенко попросился первым. И не зря. Десять фрицев ухлопал он за неполный месяц и вернулся на заставу с медалью «За отвагу». Теперь он чувствовал себя полноправным членом солдатской семьи.

…От ячейки к ячейке шепотом передали: «Идут. Пятеро».

«Значит, — вспомнил Мищенко, — вступает в силу первый вариант: малочисленную группу пленить». Он снял предохранитель, потянул затвор на себя, поставив автомат на боевой взвод. Напряг слух. Тихо. Значит, ступают мягко, по-кошачьи. Неожиданно, хотя ждали минут десять, над бровкой оврага показалось заросшее лицо, глянуло по сторонам. Ничего подозрительного. Человек привстал на колени, осмотрелся еще раз и дал знак рукой — путь свободен. Следом появились и остальные. Высокий широкоплечий человек в полушубке с ручным пулеметом на плече замыкал шествие. Когда по свободному коридору бандеровцы, озираясь, отошли от оврага метров десять, сержант Алексеев громко крикнул: «Руки вверх! Бросай оружие!». Шедшие замерли от неожиданности, руки сами собой потянулись вверх. Лишь замыкающий попятился назад и резко вскинул пулемет. Мищенко, не мешкая, нажал на спусковой крючок, и пулеметчик грузно осел на землю. Из укрытия вышел командир отделения. Вместе с Кудиновым обыскали задержанных, связали им руки и, забрав винтовки и пулемет, увели в заросли.

Через полчаса подошли бойцы соседней заставы. Вместе с ними шел и командир батальона.

— Как дела? — хрипло спросил майор.

— Четверых пленили, один убит, — отрапортовал сержант.

Будто предчувствуя, что комбат выйдет к оврагу, начальник заставы, придерживая на боку кобуру пистолета, бежал сюда.

— А на других участках?

— Тихо, товарищ майор, — доложил подоспевший лейтенант Макеев.

— Не богато, друзья человечества.

— Не скажите, товарищ майор, у нас еще кое-что имеется, — улыбался начальник заставы, рассказывая о тайнике и о его содержимом.

— Молодцы. Кто обнаружил?

— Ефрейтор Кудинов.

— Представьте к награде. Всем остальным, кто принимал участие в операции, я объявляю благодарность.

Солдаты с любопытством рассматривали пленных. Бандеровцы сбились в кучу, исподлобья глядели на пограничников. При каждом вопросе переглядывались друг с другом и молчали. Вид у них был плачевный. Одежда оборванная, лица заросли многодневной щетиной. Выделялся лишь один. Он был чисто, до синевы на скулах, выбрит. На худощавой фигуре ладно сидела кожаная куртка, серые, немецкого покроя брюки были заправлены в хромовые сапоги. Густая шапка черных вьющихся волос. Кудинов внимательно наблюдал за этим «щеголем». Что-то знакомое виделось ему в облике пленного. Волосы, карие глаза, прямой нос, волевой, чуть выпирающий подбородок. Встречались? Но где? И вдруг вспомнил. Подталкиваемый догадкой, в которую даже не хотел верить, подошел к пленному и, глядя в упор, спросил:

— У вас есть брат — Иван Мельниченко?

«Щеголь» от неожиданности вздрогнул и только спустя несколько минут спросил:

— Где он? У вас?…

Кудинов ничего не ответил. Просто он окончательно понял, что Иван Мельниченко дезертировал, когда они ехали в эшелоне.

Вечером следующего дня командир батальона собрал офицеров. Он поблагодарил Макеева за удачные действия бойцов заставы и сообщил, что вещи и документы, извлеченные из тайника, имеют большую ценность.

Настроение у комбата было хорошее. И не случайно. Среди пленных бандеровцев оказался помощник командира сотни — щеголеватый Мельниченко, который дал любопытные показания. От него стало известно, что скоро состоится совещание командиров сотен.

— Если нам удастся обезглавить бандеровцев, будем считать свою задачу наполовину решенной, — заверил майор. — К этой операции нужно подготовиться особенно тщательно. Мы должны ликвидировать банды в самый кратчайший срок.

Хрипловатый голос Тулупова звучал ровно, убаюкивающе. Но офицеры, утомленные за две недели бесконечных переходов и полубессонных ночей, стойко бодрствовали, хотя совещание продолжалось второй час.

— И еще о тактике, — повысил голос майор. — Ее придется несколько изменить. Бандеровцы поняли, что по численному составу они превосходят нас. Но знают, что мы лучше вооружены и обучены. Поэтому, как утверждают пленные, главари решили внезапно нападать на заставы, которые по какой-либо причине оторвутся от основных сил. Другими словами, бить нас по одиночке. С завтрашнего утра заставы будут вести операцию спаренно. Придется усилить и ночные дозоры. Дальше километра от расположения их не посылайте… Ну вот, кажется, и все, что хотел вам доложить.

Офицеры, скинув напряжение, зашевелились, задвигали табуретками и стульями, начали вполголоса переговариваться.

— Вопросы ко мне имеются? Предложения? — спросил комбат, зачерпнув кружкой воду из полного ведра.

Пока офицеры думали, он пил, не торопясь. Поставив кружку на лавку рядом с ведром, переспросил: — Все ясно? Вопросов нет?

— Нет. Все поняли, — ответил за всех Макеев.

— Раз ясно, вопрос исчерпан. Только прошу вас: ежеминутно, ежечасно напоминайте подчиненным о бдительности. Бдительность и еще раз бдительность. Малейшее проявление ротозейства приведет к плачевным результатам… Все, точка. Отправляйтесь, молодцы, по своим заставам.

* * *

Оксана Колесниченко — двадцатилетняя девушка — не походила на своих подружек-одногодок. Она была синеглаза, белоголова, с приметной родинкой — точечкой на румяном лице. И родинка эта выделялась в центре подбородка. Ладная, среднего роста, в ситцевом, белом в темный горошек платьице девушка казалась скромной березкой в средне-русской полосе. Такой и запомнилась Оксана солдатам заставы лейтенанта Макеева, когда вела их на хутор, где, согласно полученным данным, должно было состояться совещание бандеровских командиров.

Девушке пришлось хлебнуть немало. В тринадцать лет она лишилась матери — брюшной тиф скосил неуемную в работе,