Шрифт:
Закладка:
Я была ослеплена. Мои надежды на этот брак превосходили женские мечты. На то была Божья воля – ведь Генрих сам так сказал, не так ли? Значит, все будет хорошо. Я это знала.
– Ну, в общем-то, могло быть и хуже. Или не могло? – За этими словами последовал язвительный смешок.
Я сидела на почетном месте за праздничным столом – на пиру в честь нашей свадьбы.
– Она слишком молода.
– Но все-таки Валуа.
– Довольно красива.
– Да, если вам нравятся бледные и вялые.
– Поступок Генриха меня удивил. Я-то думала, что он в конце концов попадет под каблучок более крепкой женщины.
Я покраснела от смущения и неловкости. Кем бы я ни была, но уж крепкой женщиной меня никак нельзя было назвать. Зародившаяся было уверенность в себе, помогавшая мне сохранять осанку во время венчания, стремительно утекала, словно паводковая вода через зимний шлюз. В народе говорят, что тот, кто подслушивает, никогда не услышит о себе ничего хорошего. Как верно подмечено! К сожалению, я понимала английский язык уже достаточно хорошо, чтобы уловить смысл этой беседы между тремя английскими дамами.
Знатные и высокомерные, они присутствовали на церемонии моей свадьбы; теперь же, когда пиршество подходило к концу и я знала, что мне необходимо будет встать и достойно выйти из-за стола под внимательными взглядами приглашенных гостей, дамы придвинулись ближе друг к другу, чтобы посплетничать, как и подобает женщинам. Я решила, что они говорят все это не для того, чтобы меня задеть. Наверное, они думают, что я ничего не понимаю.
– Как вы считаете, она унаследует… проблемы Валуа?
– Какие именно? Их так много.
– Безумие, разумеется. Вы видели ее отца? Неудивительно, что они держат его взаперти. – Это сказала розовощекая брюнетка, у которой по всем вопросам было собственное мнение, причем каждый раз не в мою пользу.
Я взглянула на Генриха, чтобы увидеть его реакцию, но он оживленно беседовал со своими братьями Бедфордом и Кларенсом, сидевшими справа от него; все трое энергично орудовали ножами.
– А вероломство…
– Экстравагантность…
– Адюльтер…
Дамы дружно посмотрели в сторону Изабеллы, пытавшуюся в этот миг привлечь внимание какого-то мужчины, а затем перешли на шепот, но все равно говорили недостаточно тихо, чтобы я не могла расслышать их слова.
– Она любит юных мужчин, причем чем моложе, тем лучше. Блудница да и только. Которая превращается в настырную стерву, везде сующую свой нос, когда речь заходит о политике.
– Хотелось бы надеяться, что эта не унаследовала от своей матери ничего такого.
Брюнетка бросила на меня быстрый взгляд. Я невозмутимо смотрела прямо перед собой, сосредоточив внимание на лежавших на столе крошках, словно они несли в себе какое-то важное послание.
– Безумие в любом случае лучше, чем необузданная похоть.
Последовавший за этим тихий ехидный смешок был точно удар кинжала в мою нежную девичью плоть.
Головы дам вновь сдвинулись поближе друг к другу.
– Если невеста иностранка, да еще и любит командовать, – это всегда серьезная проблема. Она захочет насадить у нас французские порядки. Навязать нам свои правила.
Они дружно и с возмущением вздохнули.
– Может быть, она ожидает, что мы и разговаривать с ней будем по-французски?
– Как думаете, станет ли она соблазнять наших молодых придворных, когда король будет в отъезде?
К этому времени я была уже охвачена ужасом. Так вот что думают обо мне англичане? Я только-только вступила в брак, а во мне уже видят французскую распутницу, любительницу позабавиться? Неужели предполагается, что я сделаю этих женщин своими придворными дамами? Неужели у меня не будет выбора?
– Похоже, ей и сказать-то нечего. До сих пор она едва связала пару слов.
«Они жестокие, – шептал мне внутренний голос. – Ты им не нравишься. И они постараются причинить тебе боль».
Я знала, что это правда. Эти дамы уже осудили меня, признали неподходящей для новой роли. Мне хотелось закрыть уши руками, но как раз в этот миг наступила тишина, краткий перерыв, во время которого менестрели большими глотками пили эль, чтобы промочить пересохшее горло, а музыканты подстерегали слуг, проносивших мимо блюда с угощениями, чтобы стащить оттуда что-нибудь, если удастся.
– Она не похожа на властную женщину. Скорее это робкая серая мышка…
В моей груди под роскошным, черным с золотом корсажем кипело от негодования. Этот праздничный пир должен был стать для меня триумфом. Мэр Парижа прислал Генриху несколько повозок, доверху наполненных бочонками вина, в знак благодарности за то, что тот не сровнял городские стены с землей. Возможно, губы моей избалованной матери и кривились в пренебрежительной ухмылке, когда она пила этот прекрасный выдержанный напиток, но его качество на самом деле было выше всяких похвал.
В жарком зале у нас над головами тяжело свисали полотнища флагов с английскими леопардами и лилиями Валуа. Казалось, мне следовало бы ликовать. Рядом со мной сидел самый могущественный мужчина Европы – да еще и самый красивый, с моей точки зрения, – и было непонятно, как можно быть настолько глупой, чтобы позволить этим чванливым англичанкам испортить мне праздник? Между тем их отчетливо звучащие голоса продолжали перемывать мне косточки.
– Она выглядит такой холодной…
– Как думаете, удастся нашему Генриху растопить этот лед?
– Ему придется постараться. Ведь он рассчитывает еще до конца года обзавестись сыном.
– Но сможет ли он быть уверен в том, что это его ребенок?
Тут мне стало еще холоднее и я почувствовала себя брошенной на крошечном островке посреди моря общего разговора, в котором я не участвовала, потому что, как только я хотела что-то сказать, слова застывали у меня на губах. Я испытала огромное желание протянуть руку и коснуться рукава Генриха, чтобы он спас меня от этого недоброжелательного окружения, и я уже приготовилась это сделать, но тут увидела, что мой муж отламывает куски хлеба и расставляет их под прямым углом друг к другу, изображая таким образом… ну, в общем, не знаю, что он хотел показать своим собеседникам.
– Здесь назревает серьезная проблема, – указал он. – И здесь тоже.
– Однако ее можно решить, – возразил Кларенс. – Если нам удастся взять Санс.
Опять разговоры о войне. Внутри у меня все сжалось от тоски и уныния, и я отдернула уже