том, что летописное сообщение немногословно, описанное в нем позволяет сделать некоторые предварительные выводы об обвинителях новгородского святителя. Подав жалобу на епископа Луку в Киев к митрополиту, Дудик действовал в соответствии с церковными правилами, а, следовательно, нельзя исключать того, что обвинитель новгородского епископа был не просто грамотен, но и хорошо знал каноны и был знаком с теми изменениями, которые разворачивались на киевской первосвятительской кафедре после смерти Ярослава Мудрого. Во всяком случае, примечательно, что обвинения в адрес епископа Луки поступили именно тогда, когда в Киеве произошли существенные перемены. Они касались не только киевского великокняжеского стола, но и митрополичьей кафедры, когда место русина Илариона было вновь возвращено митрополиту-греку. А это означает, что стоявшие за жалобой лица действовали продуманно, были достаточно хорошо осведомлены о жизни Киева и удачно рассчитали время. Наконец, принимая во внимание удаленность Киева и Новгорода, необходимо признать, что отправка письма в Киев к митрополиту требовала существенных издержек, могла быть совершена только через доверенных лиц и нуждалась в авторитетной поддержке, чтобы оказаться в руках русского архипастыря-грека, вызвав не только внимание, но и доверие ко всему, что было в письме сказано.

Впрочем, здесь необходимо принять во внимание одно важное обстоятельство. Церковные правила требуют, чтобы личность обвинителя, обличающего епископа, была исследована. Об этом говорит 21 правило IV Вселенского Собора: «От клириков, или мирян, доносящих на епископов, или на клириков, не принимать доноса просто и без исследования: но предварительно исследовать общественное о них мнение»[164]. Поэтому произошедшее в 1055 г. позволяет заключить, что Дудик в Киеве не вызвал подозрения. В нем не увидели ни еретика, ни человека с дурной репутацией, что соответствовало тем требованиям, какие предъявлялись церковными канонами к обвинителям. Во всяком случае, решение о вызове епископа Луки в Киев, согласно 74 Апостольскому правилу, могло быть принято не ранее, чем личность Дудика была исследована и признана «достойной». То есть прежде чем к епископу Луке могли предъявить претензии, надлежало провести дознание о самом Дудике. А это приводит к еще одному выводу: жалоба на епископа могла быть доставлена в Киев сразу по вступления Изяслава на престол и прибытия нового митрополита Ефрема, о времени прибытия которого на Русь летописи умалчивают.

Новгородское летописание сосредоточило свое внимание на личности Дудика, который, вероятно, был главным исполнителем затеянной против епископа Луки интриги. Однако церковные правила однозначно определяют, что для обвинения епископа или клирика свидетельства одного недостаточно[165]. Поэтому появление в Никоновской летописи еще двух «злых другов» Дудика – Козмы и Демьяна[166] видится вполне естественным. Правда, в случае этих летописных персонажей в научной литературе возникают определенные трудности.

В исследовательской литературе присутствует оправданное недоверие как к именам, так и к личностям «друзей» Дудика. Для таких сомнений достаточно оснований. Достаточно отметить, что «отчетливое» присутствие Козмы и Дамиана прослеживается только в позднем русском летописании, – в Никоновской летописи. Отмеченное существенно снижает степень доверия к доводимой информации. В результате в кругу исследователей было высказано несколько заслуживающих внимания версий. Так, по мнению А. А. Шахматова, имена «злых советников» могли быть почерпнуты из неверно прочитанных новгородских источников. По мнению историка древнерусской литературы, скорее всего, в день памяти святых целителей состоялось оглашение приговора в отношении Луки[167]. С такою же осторожностью к этим образам отнеслись Д. С. Лихачев, а в наши дни А. А. Гиппиус, объяснявшие появление парных имен с храмом Косьмы и Дамиана. Правда, в то время как Д. С. Лихачев предположил, что с приходом этого храма могло быть связано выдвижение в адрес архипастыря обвинений[168], А. А. Гиппиус, основываясь на одном из Софийских графити (Новгород), высказал иную, наиболее взвешенную на сегодняшний день версию произошедшего. Он допустил, что появление названных имен обусловлено обстоятельствами деятельности одного из участников и свидетелей суда над новгородским архиереем, Николы. Судя по оставленной им записи, он не только присутствовал на суде, но и представлял интересы своего князя и церкви Косьмы и Дамиана[169]. Можно констатировать, что присутствующая вокруг «злых советников» ситуация сильно разнится с «положением» Дудика, чья личность в целом подтверждается целым комплексом источников, на что обоснованно обратили внимание А. В. Назаренко и А. А. Гиппиус[170]. Тем не менее все перечисленное не снимает вопроса процессуального свойства, объясняемого каноническими нормами, предписывающими обязательное присутствие на суде двух или трех обвинителей: кто помимо Дудика свидетельствовал против епископа Луки Жидяты?

Впрочем, вопрос о процессуальной стороне свидетельства Дудика требует уточнения социального статуса обвинителя. В русском летописании Дудик назван «холопом», однако данное обстоятельство вступает в противоречие с существовавшими на Руси правовыми нормами и целым рядом действий самого Дудика, в поступках которого ничто не указывает на его низкий социальный статус. Во-первых, нормами Русской Правды запрещалось принимать свидетельство от холопа[171]. На это, например, обратил внимание О. Г. Ульянов, обоснованно отметивший, что данное обстоятельство порой не учитывается исследователями[172]. Римское право и византийская юридическая практика, напротив, признавали свидетельские показания рабов. Такое положение дел вступало в противоречие с правовыми реалиями на Руси, однако оно могло позволить Дудику, даже если бы он был «холопом», выступить в церковном суде. И все же в истории внутрицерковных конфликтов в домонгольской Руси неизвестны случаи того, чтобы не только рабы или холопы, но и горожане жаловались на своих церковных господ митрополитам. В конфликтной ситуации городское население и слуги церковных иерархов не обременяли себя тяжбами и делали простой и по-своему «эффективный» выбор в пользу личной расправы над своими обидчиками, невзирая на их сан и титулы[173]. Именно так поступили слуги новгородского епископа Стефана во время его пребывания в Киеве. По неизвестным причинам архиерей был задушен своими людьми. Вероятно, убийство было совершено во время волнений 1068 г. и отражало не только «рост антифеодальных отношений», но и личную неприязнь убийц к своему господину[174]. Во-вторых, как уже было отмечено, в действиях Дудика ничто не указывает на его социально-зависимое и, тем более, низкое социальное положение. Напротив, грамотность, знание церковных канонов и расстановки церковно-политических сил на Руси, возможность не только написать, но и доставить жалобу в Киев, что, нельзя исключать, могло стать возможным благодаря покровительству влиятельных лиц, недовольных архиереем, напротив, указывают на вполне высокий социальный статус Дудика. Его именование «холопом», судя по всему, имело уничижительный характер, призванный дискредитировать автора обвинений. К тому же под холопством в ситуации Дудика могло пониматься как несение службы при епископском дворе, так и включенность в круг церковных людей. Достаточно заметить, что Даниил Заточник желал быть холопом (слугой) у князя и рассматривал службу у боярина как быть «холопом