Шрифт:
Закладка:
<…>
Въ лето 6565. <…> Того же лета епископъ Лука Жидята приатъ престолъ свой въ Новегороде, свою власть; холопу же Дудике оскомины быша: уреза ему носа и обе руце отсекоша, и побеже в Немцы; сице же и его лукавымъ советникомъ, Козме и Дамиану, достойное воздаша по злодеянию ихъ.
<…>
Въ лето 6567. <…> Преставися Лука епископъ. Того же лета преставися епископъ Новогородской Лука Жидята, идя ис Киева, на Копысе, месяца октября въ 15 [день]; того же месяца и гробу преданъ бысть своимъ клиросомъ, бывшу ему епископомъ 23 лета[150].
Известие о суде над новгородским епископом Лукой Жидятой – первое свидетельство функционирования на Руси церковных судов. Появление данного сообщения в летописных записях означало одно: в глазах современников произошедшее стало неординарным событием, заслужившим право быть запечатленным для потомков. Между тем, случившееся имело самые тяжелые последствия не только для самого епископа Луки, обвиненного в неких речах и поступках, о содержании которых остается только догадываться, но и для кафедры[151]. Главным источником по истории этого долгого судебного разбирательства, затянувшегося на три года, явилось новгородское летописание.
В то же самое время общерусское летописание ничего не сообщает о произошедшем, и это при том, что основные события конфликта, повлекшего арест архиерея одной из главных кафедр Руси, разворачивались в Киеве и не могли не привлечь к себе внимания горожан. Однако именно этого и не произошло. Киевские книжники умолчали как о произошедшем, так и о его участниках, например, митрополите Ефреме, личность которого видится крайне загадочной. Немногословие, сопровождавшее образ этого митрополита в древнерусских источниках, породило разнообразие мнений и предположений как относительно персоны самого первосвятителя, так и тех полномочий, какими он мог быть наделен[152]. Правда, та лаконичная подробность, с которой новгородские книжники передали череду и обстоятельства событий, дает основание полагать, что составитель записи мог знать о произошедшем не только из устных рассказов очевидцев или их собеседников, но и из каких-то иных письменных источников, например, переписки или копий протоколов, которые, согласно римским (византийским) правовым нормам должны были сопровождать слушание дела. В результате, в истории данного суда примечательно все: и личности участников процесса, и обстоятельства, в которых совершалось судебное следствие, и умолчание авторов летописных записей о сути обвинений, и долгое удержание епископа Луки, и его оправдание, и даже сама смерть, настигшая новгородского святителя на пути к своей кафедре.
При том, что суд над епископом Лукой – примечательнейшее событие ранней русской церковной истории, пристальное внимание к себе исследователей он привлек только в последние годы, найдя отражение в целом ряде публикаций. Пожалуй, это тот крупный церковно-исторический сюжет, которому в некотором смысле повезло быть разработанным с предельной тщательностью, какая только может быть возможна при анализе событий русской церковной древности, не балующей исследователей обилием источников.
Первые попытки критически прокомментировать историю осуждения епископа Луки Жидяты были предприняты митрополитом Макарием (Булгаковым), Е. Е. Голубинским, М. Д. Приселковым и А. В. Карташевым. Так, митрополит Макарий передал общую канву событий, высказавшись за то, что после своего оправдания и возвращения на кафедру епископ Лука еще раз побывал в Киеве. Именно в этом путешествии, по версии, высказанной маститым церковным историком, на обратном пути в Новгород святитель скончался, получив со временем местное почитание[153]. Е. Е. Голубинский попытался выяснить причины организации суда над Лукой. Опираясь на известия Никоновской летописи, ученый предположил, что причиной, приведшей к аресту новгородского святителя, стало его недовольство новоприбывшим митрополитом, сменившим русина Илариона[154]. Близкая идея была высказана и М. Д. Приселковым, связавшим суд над епископом Лукой с переменами на киевской первосвятительской кафедре[155]. А. В. Карташева заинтересовало большее. Основное внимание известного историка привлекла расправа, совершенная над обвинителями новгородского архиерея[156]. Однако все высказанное в дореволюционной историографии и А. В. Карташевым не разрешило проблему произошедшего с епископом Лукой Жидятой.
История епископа Луки Жидяты интересовала и советских ученых. Однако наибольшее внимание исследователей она привлекла только 2000-е годы, что во многом объяснялось заметным ростом научного интереса к проблемам истории Древней Руси и ее церковных интересов. Наиболее подробно и развернуто историография вопроса и различные аспекты, связанные с жизнью и деятельностью знаменитого новгородского архиерея, представлены в энциклопедической статье М. В. Печникова[157], в книге А. Е. Мусина[158] и в специальной совместной работе В. В. и С. В. Мильковых и И. В. Дергачевой[159].
По мнению большинства исследователей, суд, совершенный над новгородским архиереем, в значительной мере отразил всю сложность отношений, существовавших, с одной стороны, внутри самой церковной организации на Руси, переживавшей период своего становления, с другой стороны, наглядно продемонстрировал внутреннее противоречие крайне непростых межличностных связей, присутствовавших между высшей церковной иерархией и военно-политическими правящими элитами на Руси. Не имея необходимости повторять уже высказанные мнения и гипотезы, касающиеся личности епископа Луки Жидяты и обстоятельств, приведших к суду над архипастырем, стоит обратиться к сути вопроса.
О сути произошедшего предельно подробно, насколько на это способно древнерусское летописание, сообщают новгородские источники. В 1055 г., т. е. на следующий год после вступления Изяслава на киевский стол, на епископа Луку Жидяту поступила «клевета», то есть жалоба, исходившая от архиерейского «холопа» Дудика. Раннее новгородское летописание не сообщает о содержании и сути доноса. Некоторое уточнение внесла никоновская летопись, извещавшая, что архиерей был обвинен в неких «неподрбных речах»[160]. Судя по всему, от епископа потребовали оправдания. В результате святитель был вынужден отправиться из Новгорода в Киев, и сделал это добровольно. На это указывает канва событий и отсутствие каких-либо сообщений о протестах и публичном несогласии епископа с действиями нового первосвятителя Ефрема. Новгородский архипастырь выполнил волю митрополита в соответствии с каноническими нормами[161]. Это сильно отличало его историю от истории епископа Феодора (Феодорца), демонстративно отказывавшегося признавать над собой власть киевского митрополита и долгие годы игнорировавшего Киев и его святителей. Спокойствие, с которым автор записи сообщал о произошедшем, позволяет заключить, что новгородский иерарх действовал свободно, в соответствии с общепринятыми церковными нормами и без чьего-либо принуждения. И для таких выводов есть все основания. 74 Апостольское правило предполагает, что обвиненный в чем-либо епископ должен быть призван на Собор другими архиереями[162]. При этом 19 (28) правило Карфагенского Собора вносит существенное уточнение: таковое призвание должно быть письменным, грамотою, а судебное слушание надлежало совершать у «первенствующего в области»[163].
При
