— Тогда я уезжаю! — Она резко поднялась и стала собирать вещи, громко бормоча проклятия так, чтобы было слышно Ольге.

— Мама, не надо! — воскликнул он и попытался удержать ее.

Но, замкнув чемодан, она сказала:

— Ну, хорошо. Увези ее хотя бы на неделю, пока я здесь… Чтобы я ее не видела…

— Нет. Она будет здесь!

— Тогда, — она нервно подвязала косынку, — вызови мне такси!

— Извини — в Челнах еще нет такси.

— Как это: в крупном городе и нет такси? — изумилась она. — Такси есть. Просто ты не хочешь проводить меня, как положено!

— Конечно, — ответил он, — если мать не желает уехать, как положено… Ложись и отдыхай. Завтра уедешь. Сейчас уже и самолеты не летают. И пароходы только утром…

Она отставила чемодан. Он молча вынес ей постельное белье и, сказав: «Спокойной ночи!» — скрылся в своей комнате.

Ольга сидела на кровати, обхватив голову руками. Он обнял ее за плечи. Они посидели молча около часа, прислушиваясь, как тяжело вздыхает и ворочается мать…

Когда стало уже совсем светло, к ним донесся стон. Корнев вскочил, выглянул в другую комнату и увидел, что мать сидит на кровати и держится за сердце.

— Мама, мама! — кинулся он к ней.

— Мне плохо, — вымолвила она.

Он быстро оделся, побежал звонить в «скорую», нетерпеливо ждал у подъезда, когда белая машина с крестом подкатит к дому, проводил молодого доктора к материнской постели. Тот недолго сидел возле матери. Выписал ей рецепты, сделал укол и молча вышел.

Мать успокоилась, закрыла глаза и как будто бы уснула. Василий Петрович на цыпочках прошел в свою комнату.

Там Ольга, одетая, сидела за столом.

— А ты почему оделась? — устало спросил он.

— Она меня гнала, — тихо сказала Ольга.

Утром Корнев позвонил Калюжному. Тот прислал свою «Волгу». В аэропорт Корнев не поехал и распрощался с матерью почти сухо.

В паршивом настроении направился Василий Петрович на работу. Посидел за столом и лениво принялся грунтовать стекляшки для дверных надписей. Не работалось. Перед глазами вставали жена, дочь, мать, какие-то обрывки: вагоны, самолеты, больницы, кулаки, — все перемешалось в голове. Стандартные рожи смотрели на него с плакатов его же исполнения. Он скрипнул зубами, затем взял молоток и принялся бить уже готовые таблички, приговаривая: «Не так… Все надо не так!» Круша и ломая трафареты, он даже не заметил, как в дверях появился Рустам.

— Корнев взбесился, — вяло сказал монтажник и сел на рундук.

Василий Петрович зашвырнул молоток в угол и остыл.

— Что с тобой? — спросил Рустам. — Да, впрочем, не все ли равно? Я тут свою цепь забыл — ты ее еще не порвал?

— Вон, — кивнул Корнев на цепь. Рустам надел цепь на пояс и вновь присел.

— Не дают мне сына — жениться велят, — вздохнул он.

— Ну, женись, — буркнул Василий Петрович. — Возьми и женись на Бочкаревой. А что ко мне пристал-то?!

— Никто к тебе не приставал… А Бочкарева уехала.

— Куда? — удивился Корнев.

— В Сибирь…

Вошел Николай Иванович. Рустама сразу же насторожил его начальственный вид, и он стал собираться уходить.

— Попей чаю, — предложил Корнев.

— Нет, мне надо идти, — замялся он.

— Как хоть Некрасов-то?

— Вкалывает, — пожал плечами Рустам. — Разряд уж дали… Ну, будь здоров, не кашляй! — поднял он ладонь и вышел.

Николай Иванович подошел к столу, подобрал порванный рисунок и удивился:

— Мыльников? Здорово! Он ведь недавно в нашем тресте.

— Лицо характерное…

— Это точно. Зря порвал… Лицо у него действительно какое-то не такое… Тут студентки собираются домой съездить, — объявил он, глядя на погром.

— Пусть едут, — криво улыбнулся Корнев.

— Я полагаю, что и Ольге хочется.

— Она мне не говорила…

Преодолев любопытство по поводу погрома, Приходько вздохнул:

— Все-таки они не привыкли надолго расставаться с родителями… А мне пришлось попутешествовать. Все хотел написать матери, чтобы фото дома прислала на фронт… Кончилась война — отправили на Север. Когда вернулся, приезжаю — а дома нет! Волжское водохранилище — и дом на дне… Никак себе не мог представить, что больше не увижу своего дома. Знал, а не верил!

— С деревней такое бывает, — откликнулся Корнев. — А город? Вот я прожил дома всего шестнадцать лет, а уже за это время мы трижды меняли квартиру. Сейчас мать в четвертой живет… Приехал на старое место, позвонил. Открыл какой-то… Я ему — мол, детство вспомнить — он и не пустил даже…

— Надо думать, чтоб детям было куда вернуться, — вздохнул парторг. — Человек выходит из родины, как дерево из земли. — Он помолчал, глядя на осколки стекла на полу, и спросил по-домашнему: — Ну, как у тебя с разводом? Ты уж не задерживай.

— Постараюсь, — ответил Корнев.

Парторг еще потоптался на пороге и вышел, а Корнев тут же сел за стол и принялся писать письмо жене.

Рано утром, в пятницу, Корнев и Ольга тронулись в путь. Было прохладно. Медленно вставало солнце. Встречный ветерок влажно бил в кожанку. Впереди лежало четыреста километров, которые Корнев собирался проскочить в течение дня… Пока было холодно, он выжимал из двигателя все.

Кое-где дорога ныряла в низину, исчезая в настоянном за ночь тумане. Корнев нажимал сигнал и не прекращал гудеть до тех пор, пока туман перед глазами не рассеивался, — пулей «Ява» выскакивала из молока. Изредка шоссе тянулось по лесу, и тогда по обочинам над головами возвышались ели. Подкрадывалась осень.

Часа через два Корнев остановился на отдых. Ольга, соскочив с сиденья, принялась разминать ноги. Было тихо. Несмело чирикали птицы, заботливо готовясь к перелету. Скользнула грациозным комочком белка…

Он вошел в лес, остановился и из-за кустов полюбовался маленькой фигуркой Ольги. В белой каске она была похожа на гриб… Налюбовавшись, Корнев закрыл глаза и снова представил ее на дороге. Потом открыл глаза. Закрыл… Ему было хорошо. И он понял, что стало хорошо с того дня, когда группка практиканток под руководством Гали шла к его вагончику. Как белела кофточка Ольги… Это хорошее занимало часть его души, и он страшно боялся, что кто-то извне сможет вдруг войти в их жизнь и развалить все то светлое, что таилось в нем все годы, что береглось как бы специально для нее, для этой маленькой некрасивой девочки, которая, сунув руки в карманы, пинала камушек на обочине междугородного шоссе и обеспокоенно посматривала в сторону леса.

Корневу показалось, что он издевается над ней, и он выбрался из-за кустов…

Уже стемнело, когда на горизонте показались россыпи огней. Корнев радостно вздохнул — спина болела, ноги едва двигались, пальцы рук зудели… Сзади дремала, крепко прижавшись к спине, Ольга. Качнув мотоцикл, он разбудил ее. Возле въезда