массой тупоумных солдат. Однако такая тупоумная масса не может быть пригодна для капитализма, хотя бы уже из-за тех функций, которые должны выполнять в экономике большие массы, в частности пролетариат. Капитализм в целях эксплуатации и выколачивания для себя возможно большей прибыли, — что всегда составляло неотделимую от него его жизненную задачу, — в силу как бы трагического рока вынужден в широких масштабах систематически насаждать среди своих рабов эту самую просвещенность, которая, как он прекрасно сознает сам, в конце концов должна принести ему смерть и уничтожение. Безуспешны и безнадежны, несмотря на утонченное содействие церкви и школы, все попытки капитала провести свой кораблик при помощи искусного лавирования между Сциллою слишком низкого образования, чрезмерно затрудняющего эксплуатацию и делающего самого пролетария не пригодным в качестве рабочего животного, и Харибдою[62] образования, революционизирующего умы эксплуатируемых, способствующего росту классового сознания, неизбежно гибельного для капитализма. Только восточнопрусские сельскохозяйственные рабочие, которые, по знаменитому выражению Крёхера, при своей крайней тупости могут быть на самом деле весьма хорошими работниками, особенно для помещика, представляют еще для милитаризма значительный материал, который чисто рабски и стадно немедленно подчиняется команде, но и он, вследствие своего слишком низкого даже для милитаризма развития, может быть использован в армии лишь с осторожностью и в известных границах.

Нашими лучшими солдатами являются социал-демократы — так гласит часто цитируемое положение. В этом видят трудность задачи привить истинно воинский дух армии, основанной на всеобщей воинской повинности. Так как недостаточно чисто рабского или мертвого повиновения, да оно оказывается более и невозможным, то милитаризму приходится обходным путем подчинять себе волю завербованных в армию людей, чтобы превратить их таким способом в «автоматы для стрельбы». Он должен оказать на них духовное и умственное влияние или воздействовать насильственными средствами, он должен приманить или принудить их. И здесь необходим метод «кнута и пряника». Истинный «дух», в котором нуждается милитаризм, касающийся прежде всего его функции по отношению к внешнему врагу, заключается в шовинистической взбалмошности, бездушии и высокомерии, а по отношению к внутреннему врагу — в непонимании или даже ненависти ко всякому прогрессу, к какому бы то ни было стремлению, хотя бы самым отдаленным образом угрожающему господствующему в данный момент классу. В этом отношении милитаризм, поскольку он желает действовать с помощью пряника, должен направлять мышление и чувства солдат, классовые интересы которых далеки от всякого проявления шовинизма и единственно понятной целью для которых является любой прогресс вплоть до ниспровержения существующего общественного строя. При этом не следует упускать из виду, что пролетарий в возрасте, когда он должен отбывать воинскую повинность, как правило, значительно превосходит самостоятельностью и политической зрелостью буржуа того же возраста, хотя обычно он еще не окреп в классовом сознании.

Система духовного и психологического воздействия на солдат, стремящаяся заменить социально-классовое деление людей делением по возрастным группам, желающая создать особый класс 20—22-летних пролетариев с образом мыслей и чувств прямо противоположным мыслям и чувствам пролетариев других возрастов, является предприятием весьма смелым и утонченным.

В первую очередь надлежит резко и беспощадно отделить пролетариев в солдатском мундире от их товарищей по классу и их семей. Это достигается путем передислокации их из родных мест в другие районы, что систематически проводится особенно в Германии и достигается прежде всего при помощи изоляции их в казармах. Таким образом, здесь речь идет прямо о восстановлении иезуитского метода воспитания.

Далее важно по возможности дольше продлить эту изоляцию. Эта тенденция, после того как военно-техническая необходимость в долгом сроке службы давным-давно исчезла, встречает некоторые возражения только с финансовой точки зрения, и этому, например, в Германии мы обязаны введением двухлетнего срока службы в 1892 г.

И, наконец, важно полученное таким образом время по возможности искуснее использовать для улавливания душ. Для этого служат различные средства.

Совершенно так же, как в церкви, для целей такой милитаристической педагогики стараются использовать все слабости и все грехи, свойственные людям. Стараются разжечь честолюбие и тщеславие: солдатский мундир называют самым почетным мундиром, солдатскую честь квалифицируют как особо отменную честь, солдатское звание рассматривают как самое важное и значительное и фактически наделяют его многими преимуществами. Ведется спекуляция на украшениях, превращающих форму, вопреки ее чисто воинской цели, в пеструю мишуру или маскарадный наряд, приспособляют форму к грубым вкусам тех классов народа, которых стараются прельстить ею. Блестящие значки, почетные знаки, аксельбанты и прочее служат тому же низкому инстинкту украшения и мании величия. А сколько солдатских горестей уже успокоила военная музыка, которой, наряду с блестящими мундирами и торжественной воинской пышностью, «наша блистательная армия» обязана большей частью своей неограниченной популярностью, какой она может вдоволь похвастаться среди детей, глупцов, горничных и люмпен-пролетариев. Кому хоть раз пришлось видеть пресловутую публику парадов и толпу, шествующую за маршем берлинской замковой стражи, тому все это будет ясно. Фактически распространенная в некоторых гражданских кругах склонность к солдатскому мундиру является одним из существенных моментов для приманки необразованных элементов армии, — это также хорошо известно.

Все эти средства действуют тем лучше, чем ниже умственный уровень солдат, чем ниже их социальное положение: именно такие элементы вследствие их необразованности и неразвитости вводятся в заблуждение блеском и мишурой; для них особенно разительным является контраст между их прежним гражданским положением и новым военным положением, — достаточно вообразить себе американского негра или восточнопрусского раба, бывшего раньше чуть ли не вьючным животным, и затем вдруг напялившего на себя «самый отменный» мундир. Таким образом возникает трагический конфликт: эти средства действуют меньше на интеллигентного промышленного пролетария, на которого они в первую очередь рассчитаны, чем на те элементы, по отношению к которым действие их имеет второстепенное значение, так как они и без того представляют собой достаточно послушный материал для милитаризма. Впрочем, эти средства и здесь могут способствовать поддержанию «духа», пригодного для милитаризма. Той же цели служат полковые праздники, торжества в день рождения кайзера и т. п.

Когда же сделано все для того, чтобы привести солдата как бы в состояние опьянения, наркотизировать его душу, привести в экзальтированное состояние его чувства и фантазию, предстоит еще систематически обрабатывать его рассудок. И вот начинаются часы обучения, во время которых в голову солдата стремятся вбить детское, неправильное, но для целей милитаризма наиболее пригодное представление о мире. Естественно, что такое обучение, руководимое по большей части людьми, совершенно необразованными и совсем не пригодными для педагогической деятельности, также не оказывает никакого действия на интеллигентных фабричных рабочих, которые довольно часто оказываются более развитыми, чем их инструкторы. Это является покушением с негодными средствами и над негодным объектом; что же