и не завели, и жили всегда рядом с Коленькой. Поэтому вместо фамилии Арсеничев и отчества Алипиевич, мальчик Коля получил фамилию Удалов и отчество Тимофеевич. Для Удаловых Коленька и его дети были самыми, что ни на есть, «родненькими». И Алипий, и отец его Илларион к концу войны вернулись из лагерей, им разрешили церковь восстановить. Троюродный брат, от верующих родственников, как от греха, подальше уехал, завербовавшись, как знатный плотник по призыву, восстанавливать Сталинград. Там и остался. Героем труда стал. Потом и Марфа приехала домой. В Берлуши. Только детей Алипий уже не мог иметь, из-за побоев стал инвалидом. И нога, сломанная ему «вертухаями», всю жизнь у него так и болела. Менять из осторожности ничего не стали и после пятьдесят третьего года, когда вроде «разобрались» со священством, вернули им некоторые свободы и права. И не напрасно не поменяли. Вскоре началась новая, хрущевская уже «атака» на церковь. Поэтому никакой разницы между бабушками Ларик и не делал. Одна родила его отца, а другая сохранила его живым и вырастила, пока первая бабушка лес валила на лесозаготовках в Сибири.

— И вот на этого балагура и весельчака, Ларика, бабули возлагают надежды, как на будущего священника?! — Настя невесело усмехнулась своим мыслям. — Нет. Это, конечно, бред. Ну, какой из Ларика священник?

Настя, никогда раньше и не слышала о том, что дед у него — священник. Отец — строитель, обычный инженер. Мать — учитель музыки, концертмейстером ещё подрабатывала, когда не уезжала за мужем в очередную строительную командировку, оставляя ребят на бабушек, то на одну, то на другую, но Настюша их не помнила, как и они её.

Девчонки и в школе за Лариком хороводом ходили, а в музыкальном училище каждый парень всегда на вес золота был. Избалован был Ларик девчачьим вниманием.

Но Настюшка об этом никогда не думала, изредка встречаясь во дворе с повзрослевшим Лариком, очень вытянувшимся, ставшим серьёзным и вечно куда-то спешащим, и уж, конечно, не оборачивающимся на неё мелкую, когда она, обернувшись, долго провожала его восхищёнными глазами.

Никто его сердца так и не завоевал до армии. Он был свободен, как альбатрос над морем, пока не встретил там, в Керчи, Альку. Вот она ему за всех безнадежно влюблённых в него девчонок и отомстила. Он не мог дождаться очередной увольнительной, которые им иногда после походов давали. Все его мысли были заняты только ей. Парни завидовали ему, что такую красивую девчонку отхватил.

В день увольнительной он появлялся у неё с самого утра, и потом они уединялись где-нибудь на укромном берегу в какой-нибудь бухточке. Он забывал с ней и про обед, и про ужин не вспомнил бы, если бы она не приносила с собой в пакетике помидоры, вареные яйца и пару горбулок. Ему казалось, что он сыт морским воздухом, запахом её мокрых волос и кожи, золотившейся загаром под горячим солнцем юга. В холодное время они бродили по окрестностям, по дальним окраинам города и говорили, говорили, говорили… О чём говорить, ему было практически всё равно, лишь бы её голос слышать и глаза видеть. Иногда они пели, и он хохотал, восторженно ужасаясь, как можно так безбожно перевирать мелодию?! А она спокойно и кошмарно её перевирала, нисколько не смущаясь и не комплексуя, наоборот, смеша его до колик в животе. Время от времени она куда-то исчезала без предупреждения. Потом появлялась, не объясняя, куда и зачем уезжала, мучила его своей независимостью и решительной самостоятельностью. Ларик противился, требовал объяснений, прощал, вырывал у неё слова признания в любви и верности. Она раскаивалась, обещала и потом была по- особенному нежной и мягкой под его руками. Так продолжалось три года до его отъезда. На вокзале Алька плакала, прощаясь и одновременно улыбалась сквозь слёзы. Её мать тоже стояла рядом, утирала слёзы, провожая будущего зятя.

Теперь Ларик нетерпеливо ждал, когда его оформят руководителем хорового коллектива и дирижером струнно-инструментального оркестра по совместительству на работу во дворец машиностроителей. Договоренность на этот счёт у матери с директором дворца, где иногда его мать вела кружок фортепиано и детский музыкальный коллектив, когда отец приезжал сюда из своих командировок, была железная. Но для работы во дворце этого «обычного» завода в городе Че нужен был «допуск», чтобы иметь возможность проходить на заводскую территорию, а это, разумеется, было нужно.

Ларик даже заранее набросал эскиз, какие подставки для хора надо будет сразу же заказать и сделать, чтобы смотрелось всё солидно и красиво. Он и над репертуаром ночами голову ломал и почти уже составил, но разрешение на допуск всё не приходило.

Документы его уже полмесяца проверялись в каких-то инстанциях.

А они сразу договорились, что как только он оформится на работу, Алька тут же приедет и тоже устроится куда-нибудь на работу, туда, конечно, где не требуется музыкальный слух. Здесь город большой, не то что там. Там городок, можно сказать, с богатой историей, конечно, но городок. А тут-то — один из крупнейших городов- миллионников. И начнется у них настоящая жизнь, и они уже будут вместе навсегда, и днём, и ночью. А в Керч они будут ездить в отпуск каждый год.

Пока же Ларик готовился очень всерьёз заняться работой со своими будущими коллективами, и взрослым, и детским тоже, конечно. Он прочел в газете «Культура и жизнь» и в журнале «Театральная жизнь» обо всех конкурсах и юбилейных событиях планирующихся в этом году. Амбиции у Ларика были большими: «Выйти на всесоюзный уровень — это-то уж обязательно. А там видно будет. И в институт готовиться надо. Элька вон выскочила замуж и прощай-прости высокое искусство, и оперный хор, и даже оркестр оперного театра, и всё такое. Здравствуй, племя младое любимое. Два пацанчика-погодка», — так очень логично рассуждал и мечтал Ларик.

С рождением своих детей Ларик заранее решил не торопиться. Успеется. Им бы с Алькой поездить по белу свету с гастролями, на людей просмотреть, себя показать.

Глава 3. Письма деда

Сегодня ночью, когда все уснули, Ларик решил залезть в стол деда и открыть, наконец, тот пакет, который лично ему завещал дед, и который лежал в верхнем ящике стола, перевязанный крест-накрест бечевкой. Этот пакет бабушка Марфа в первый же день, как Ларик приехал к ним после дембеля, подала ему в руки. Но тогда Ларик не захотел второпях «встретиться» с дедом. А то, что он с ним «встретится», никакого сомнения у него не было. Дед был из тех людей,