сдерживают и притупляют страсти. Там невозможно заниматься любовью, и точно так же там нет места ни папийону, ни композиту, ни кабалисту[35]. Там не разрешается даже откровенно скучать, а можно лишь исчезнуть и слиться с декорациями. Так называемое «частное» пространство должно быть своего рода закоулком в общественном пространстве, который позволяет человеку укрепить своё «я» во взаимоотношениях с окружающими или, наоборот, отстраниться от него, то есть частное пространство должно допускать возможность десубъективации. Здесь же всё происходит под недремлющим оком камер наблюдения, а стало быть, ничего произойти не может. Место без закоулков – это место, где не бывает восторга. Не то чтобы восторг можно было испытывать лишь в «частной сфере» или в укромных закоулках, но для него необходим источник силы – некий уединённый, непроницаемый для взглядов участок, где восторг созревает и только потом выплёскивается наружу. Место без закоулков создаётся для того, чтобы предотвратить случайности, раз и навсегда покончить с происшествиями и – как в случае с описанным выше микропроисшествием – устранить последствия, если что-то всё-таки приключится. Такое место выполняет роль механизма, сглаживающего обстоятельства, эмоции и поведение.

Невозможность уединения, запрет на непроницаемость и отстранение знаменуют невозможность отделения и, следовательно, политики в любом виде. Гражданин становится здесь тем, кем он всегда-уже[36] был: существом, обречённым на полную доступность. Под прицелом камеры наблюдения любое человеческое проявление можно выставить напоказ, как животное, которое неизменно предстаёт во всей своей природной наготе. Наверняка поэтому во время нашей поездки – на фоне осознания того, насколько чуждым было всё вокруг – мне привиделась тревожная картина: внезапно эти торговые ряды потеряли всякую связь с пассажами XIX века, Хрустальным дворцом и вестибюлями старых вокзалов, где гудит бесчисленное множество шагов. Наоборот, здесь каждый, даже самый бесцельный шаг записан и учтён, ведь это – огромный вестибюль, где гудит исчисленное множество шагов. Передо мной простирается не что иное, как просторный зал Музея естествознания с тысячами заспиртованных животных. Все эти животные снуют кто куда, и каждое думает, что стремится к определённой цели, а на самом деле преодолевает лишь крошечный отрезок временной оси, проходящей от произвольной точки рождения до такой же произвольной точки смерти. Вот они в зоопарке постмодерна: их довели до голой жизни и предлагают им менять старую шкуру на новую в магазинах одежды, пастись в ресторанах, утолять жажду в поилках кафе и баров и плескаться, как тюлени, в семи прилегающих к комплексу водоёмах.

Внедрение таких механизмов, как Bluewater, встроено в имперскую схему дифференцированного контроля территории. На смену кейнсианской идее о построении утопического капитализма in vivo[37] с опорой на миф о всеобщем постепенном вступлении в общество изобилия, где вмешательство государства будет способно сгладить любые неравенства, сегодня пришёл кибернетический проект Империи, основанный на оптимизированной эксплуатации хаоса. Империя строит капитализм-утопию in vitro[38], в ограниченных пространствах, в особых сплетениях биополитической материи, и то же самое происходит с историческими центрами городов, которые отвоёвывает необуржуазия, с колонизированными зонами, которые объявлены «ультрамодными», или с калифорнийской моделью gated communities[39]. Блум с высокой добавленной стоимостью, живущий в таких «привилегированных» зонах или имеющий к ним доступ, знает наверняка, что если не соблюдать правила игры, то его беспощадно вышвырнут оттуда, ведь тем временем неуправляемые участки территории (а размер их варьируется от «неблагополучного» квартала до целых провинций или даже стран) превратились в места ссылки, находящиеся под жёстким контролем полиции. Однако коль скоро природа Блумов не поддаётся социологической классификации, они одинаково часто встречаются по обе стороны границы. Можно сколько угодно твердить Блуму, что в Bluewater он – гость, что здесь он как дома, но так или иначе повсюду – и здесь, и где-либо ещё, и тем более у себя дома – он не будет нигде. И вот уже условия ссылки воспроизводятся в «привилегированной» зоне Империи, поскольку она обеспечивает среду для основополагающей обратимости Блума.

Просуществовав лет сто и быстро потеряв рыночное преимущество, парижские пассажи уже к двадцатым годам превратились в пространства с особой аурой, в островки мифов, которые вновь обрели волшебство благодаря сюрреалистским скитаниям. А поскольку Bluewater не встроен в ткань города, то ему и не стать никогда объектом подобной повторной апроприации через скитание или фланёрство. Годы не подарят ему, в отличие от пассажей, того очарования, какое возникает от долгого запустения. И лишь радикальный откат Империи способен изменить его судьбу. Следует ожидать, что в момент очередного качественного скачка в сторону хаоса полчище воинственных кочевников решительно захватит этот комплекс. Просто поселившись и освоившись в нём, иными словами, превратив его в сквот, они найдут ему нецивилизованное, восторженное применение. Они самым затейливым образом разгромят всё оснащение и рано или поздно превратят это место в веселый и ужасный двор чудес32.

Примечания

1 Цит. по: Жарры А. Убю закованный ⁄⁄ Жарри А. Убю Король и др. произведения. М.: Б.С.Г.-Пресс, 2002. С. 63. Пер. с фр. М. Блинкиной- Мельник.

2 Цит. по: Маркс К. Капитал. Т. 1 ⁄⁄ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. Т. 23. М.: Гос. изд-во полит, лит-ры, 1960. С. 46.

3 Цит. по: Гегель Г.В.Ф. Феноменология духа ⁄ Пер. с нем. Г.Г. Шпета. М.: Наука, 2000. С. 287–288.

4 Имеются в виду последователи Антонио Негри (род. 1933), итал. леворадикального философа, автора (вместе с М. Хардтом) программной работы «Империя» (2000). Кн. активно критиковалась участниками коллектива «Тиккун», что нашло отражение в др. текстах наст. собр.

5 Имеется в виду Бернард де Мандевиль (1670–1733), англ, философ и экономист, автор «Басни о пчёлах» (1705). Критику его идей участниками коллектива «Тиккун» см. в гл. I кн. «Кибернетическая гипотеза» в наст. собр.

6 «Взбивалка для подливки» – аллюзия на песню Б. Виана «Жалоба на прогресс» (1955), в которой автор иронизирует над потребительским обществом и в частности над обилием причудливых и подчас ненужных технических приспособлений, изменивших картину быта.

7 В рус. изд. 1806 г. эта строчка Ч. Беккариа звучит так: «[устремлять общенародные деяния к единственной сей цели, то есть к] величайшему блаженству, излиянному на превосходнейшее число», см.: Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях ⁄ Пер. с фр. А. Хрущева. СПб.: Тип-я И. Глазунова, 1806. С. 18.

8 Цит. по: Гегель Г.В.Ф. Феноменология духа. С. 288.

9 Отсылка к словам Маркса из работы «Введение. Из экономических рукописей 1857–1858 годов», см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. Т. 12. М.: Гос. изд-во полит, лит-ры, 1958. С. 709–710.

10 Цит. по: