Читать онлайн Тезисы о Воображаемой партии - Тиккун

Тиккун

Тезисы о Воображаемой партии

Политическая и моральная значимость мышления даёт о себе знать лишь в те редкие моменты истории, когда «всё рушится, не держит середина, анархия – в миру», когда «в безверии все лучшие, и в страстном все худшие трепещут напряжении». В эти моменты мышление в делах политики перестаёт быть чем-то маргинальным. Когда никто не мыслит и каждый несётся в потоке убеждений и поступков всех остальных, те, кто мыслит, теряют свою неприметность, поскольку их отказ присоединиться вызывает подозрения и тем самым становится своего рода действием.

Ханна Арендт, «Мышление и соображения морали»1

© Книгоиздательство «Гилея», перевод на русский язык, 2022

I

Воображаемая партия – это особая форма, которую принимает Несоответствие в тот исторический период, когда власть навязывается как диктатура видимого и диктатура в видимом, одним словом, как Спектакль[1]. Поскольку прежде всего она – не что иное, как негативная «партия» твоей негативности, и поскольку волшебство Спектакля заключается в том, чтобы делать невидимыми проявления отрицания, раз уж он не способен их ликвидировать (это относится как к свободе в действиях, так и к страданию, и к профанации), её наиболее заметный признак – считаться несуществующей, или, точнее, воображаемой. Именно о ней, и исключительно о ней, ЛЮДИ[2] говорят не переставая, поскольку именно она делает с каждым днём всё более заметным невозможность эффективного функционирования общества. Но её имя стараются не называть (да и могут ли ЛЮДИ в принципе назвать её имя?), как будто боятся призвать Дьявола. И в этом плане они поступают правильно: в мире, что столь явно стал атрибутом Духа, высказывание имеет раздражающую тенденцию становиться перформативным. С другой стороны, сейчас называние имени Воображаемой партии в полной мере равняется её учреждению. До сей поры, то есть до тех пор, пока ей не было дано имя, она не могла быть чем-то бо́льшим, чем был классический пролетариат до того, как осознал себя самого в качестве пролетариата: классом гражданского общества, который, скорее, является не классом гражданского общества, а его упразднением. И действительно, на данный момент она состоит лишь из негативного множества тех, кто не имеет класса и не хочет его иметь, из стоящей особняком массы тех, кто реапроприировал свою фундаментальную невовлечённость в рыночное общество в форме добровольной невовлечённости в него. Таким образом, поначалу Воображаемая партия предстаёт исключительно сообществом отступников, партией исхода, мимолётной и парадоксальной практикой бесцельной подрывной деятельности. Но всё это не является её сущностью так же, как рассвет не является сущностью дня. Полнота её развития ещё впереди и может проявиться лишь в её живых отношениях с тем, что её породило и что сейчас её отрицает. «Лишь тот, кто призван и кто стремится приблизить будущее, может увидеть конкретную истину современности» (Лукач, «История и классовое сознание»)2.

II

Воображаемая партия – это партия, которая непрестанно стремится стать реальной3. Спектакль занят лишь тем, что непрерывно препятствует проявлению себя таким, как он есть, то есть противится тому, чтобы стать осознанным, тому, чтобы стать реальным; потому что тогда ему пришлось бы признать существование этой негативности, по отношению к которой он, будучи позитивной партией позитивности, является постоянным отрицанием. Таким образом, в самой сути Спектакля – выдавать противоборствующий лагерь за презренных отщепенцев, относиться к нему как полнейшему ничтожеству и – что в сущности то же самое – объявлять его в целом преступным и бесчеловечным; и делает он это из страха признать преступником и монстром самого себя. Вот почему в этом обществе, по сути, есть две партии: партия тех, кто утверждает, что существует только одна партия, и партия тех, кто знает, что по-настоящему их две. Благодаря этому наблюдению мы можем понять, какая из них наша.

III

Люди ошибочно сводят войну до простого факта конфронтации, но причины этого легко объяснимы. Безусловно, общественному порядку был бы нанесён существенный ущерб, если бы война была понята как то, чем она на самом деле является: высшей возможностью, подготовка и отсрочка которой в непрерывном движении приводит в смятение души всех групп людей, и потому мир, в конце концов, не более чем мгновение. Это полностью справедливо и в отношении социальной войны, битвы которой даже в самом разгаре могут оставаться совершенно бесшумными, или, выражаясь иначе, бесцветными. Их можно распознать лишь по внезапному оживлению отклонений от господствующих норм. Ознакомившись с этим, следует признать, что конфронтации чрезмерно редки в сравнении с потерями.

IV

Применяя в этом случае фундаментальную аксиому, согласно которой то, что невидимо – не существует (esse est percipi[3]), Спектакль может поддерживать безмерную, планетарных масштабов иллюзию хрупкого гражданского мира, совершенствование которой требует от нас позволить Спектаклю распространять во всех областях свою грандиозную кампанию по умиротворению обществ и нейтрализации противоречий в них. Но его предсказуемый провал логически происходит из того простого факта, что эта кампания по умиротворению также является войной – безусловно, самой страшной и самой разрушительной из всех когда-либо случавшихся, потому что она ведётся во имя мира. Более того, одной из самых неизменных особенностей Спектакля является то, что он говорит о войне исключительно на языке, в котором слово «война» больше не используется: где речь идёт исключительно о «гуманитарных миссиях», «международных санкциях», «поддержании порядка», «защите прав Человека», о борьбе против «терроризма», «сект», «экстремизма» или «педофилии» и прежде всего о «мирном процессе». Противника больше не называют врагом, но объявляют его вне закона и вне человечности за то, что он нарушил покой и взбудоражил мир, и всякая война, ведущаяся с целью сохранения или расширения экономических позиций или стратегических рубежей, должна будет апеллировать к пропаганде, которая представит её как крестовый поход или последнюю войну человечества. Этого требует ложь, на которой основан Спектакль. Впрочем, эта демагогия демонстрирует поразительную систематическую согласованность и удивительную внутреннюю логику, а также то, что эта якобы аполитичная и даже, на первый взгляд, антиполитическая система не содействует существующим конфигурациям театра боевых действий и не приводит к новым объединениям друзей и врагов, поскольку она тоже не знает, как избежать логики политики. Тот, кто не понимает войны, не понимает своей эпохи.

V