У дома Любы пришлось отпустить её мягкую тонкую ручку.

— Спасибо тебе за прекрасный вечер, — ну, да, по стандарту. Зачем менять то, что безотказно работает уже не один век.

— Марио, давай начистоту, — вдруг совершенно не в тон мне отвечает девушка. — Сегодня для тебя был ужасный вечер, — от такой откровенности я теряюсь и не могу сформулировать ответ. — Думаешь, я не заметила, как ты скучал на водных мотоциклах, как кривился от сахарной ваты, бледнел в комнате страха? Я уже не говорю об остальном… Тебе ведь было очень… некомфортно, если говорить мягко.

— Ты наблюдательная, однако… — почему-то не хочется спорить и отрицать очевидное. — Но ты не всё заметила. Да, мне не понравились некоторые вещи, но это только нюансы. Ты же не судишь о фильме по второстепенным персонажам. А сегодня в главной роли была ты…

Эх, всё-таки умею я красиво сказать! Аж сам себе поверил.

Люба вроде бы хотела что-то сказать, но не успела. В следующий момент открылась калитка в высоком железном заборе, вплотную к которому мы стояли, и прямо передо мной явился герой моих страшных снов — Аркадий Филиппыч.

— Гардиани⁈ — глаза профессора сверкнули недобрым огнём. — Вы что здесь делаете???

— Дедушка, — быстро вступается Люба, делая шаг к родственнику, словно заслоняя собой меня от него. — Мы с Марио случайно встретились в парке, и он предложил проводить меня до дома, чтобы я не шла одна в сумерках.

Ага, значит, Люба не сказала своим, с кем идёт на свидание… Интересно, почему? Стесняется меня? Или ей запретили со мной встречаться?

— Ну, ладно, — снисходительно отвечает дед. — Спасибо, что проводили.

Я строю максимально приветливую мину и делаю шаг к философу, чтобы выразить готовность к рукопожатию, которое обычно следует после таких слов. Однако, Филиппыч не собирается делать то, чего я так от него хотел и, отвернувшись к калитке и буркнув что-то типа «Заходи в дом, поздно уже», скрывается за ней.

— Извини, дедушка обычно доброжелателен, не знаю, что на него нашло, — оправдывается Люба.

Какой, на фиг, доброжелательный? Филиппыч-то? Не вешай мне лапшу, Любочка…

— Ничего, я его понимаю, — проникновенно произношу, заглядывая девушке в глаза. — Ты его единственная внучка, и ему важно, чтобы с тобой рядом были только достойные люди… А я не из их числа.

Театрально изображаю оскорбленную невинность, и это действует.

— Почему ты так говоришь?

— Я завалил философию. Твой дедушка мне этого не простит…

Я не смотрю на девушку, но в голове у меня работает обратный отсчёт. 5, 4, 3, 2, 1.

— Ладно, не хочу загружать тебя своими проблемами, — говорю, скрывая досаду — она должна была повестись на эти слова, что же пошло не так? — Не хотелось бы заканчивать сегодняшний вечер на грустном. Может быть, ты согласишься как-нибудь еще встретиться?

— Я не против, — Люба скромно улыбается и кивает.

— Может тогда спишемся в мессенджере?

— Хорошо, — снова улыбка.

— Эээ… Может, ты тогда продиктуешь свой номер?

Во дворе слышится шум, и Люба наскоро называет мне десять цифр, тут же скрываясь за калиткой.

Я ликую. Мне надо книги писать по пикапу. Как по нотам её развёл!

Теперь осталось закрепить результат милым смс.

Прихожу домой и, завалившись на диван, сочиняю красивый текст.

«Спокойной ночи, сероглазая фея. Пусть тебе приснится большое облако из сахарной ваты».

Нажимаю отправить, и жду ответа. Что же она мне напишет?

Полчаса я, как тринадцатилетняя девчонка, пялился в экран, ожидая сообщения от Любы. Когда оно наконец пришло, я был уже в крайней степени нетерпения.

«Спокойной ночи, покоритель щупальцев. Пусть тебе не приснится скелет, выпрыгивающий на тебя из двери».

Вот же зараза мелкая! Издевается ещё.

Я откинулся на подушки и рассмеялся, вспомнив нашу свидание. Да уж… Необычно прошло.

Хотел бы я повторить? Пожалуй, да.

Главное, чтобы в конце можно было снова поцеловаться с Любой.

10

Марио

— Вообще-то это дело небыстрое, — глубокомысленно изрекает Чацкий. — Темы нам дали два месяца назад. У половины уже проект готов.

— Чацкий, не нуди, — прерываю его демагогию. — Лучше помоги найти того, кто это может сделать.

— Ты в своём репертуаре… — вздыхает друг и начинает рыться в телефоне. — Записывай номер.

Я вбиваю цифры в телефонную книгу, и, пока сохраняю имя «Валера Философия», Чацкий не может удержаться от очередной морали.

— Вижу, охмурение внучки философа проходит форсированными темпами — уже и тему тебе дали… Ну, ладно Люба — наивная, но как Филиппыч повёлся на эту тему? Вроде умный мужик… Не ожидал от него.

— Чацкий, заткнись, а⁈ — не выдерживаю его осуждающего тона и того, что он говорит это в полный голос. — Если ты специально хочешь меня подставить, то можешь сразу взять мегафон и объявить об этом в столовой на обеденном перерыве — так новость точно дойдёт и до Любы, и до Филиппыча, и до декана.

— Ладно, сам разбирайся, — Чацкий рыкает и уходит, не говоря больше ни слова.

С тех пор, как я рассказал ему о своей затее, он разговаривает со мной как с ничтожеством, будто одолжение делает. Может, Ника на него так влияет? Надеюсь, он ей не растрепал мой план.

На телефон приходит сообщение.

Люба: «Я не смогу после третьей. Мне в библиотеку нужно».

Это ответ на моё утреннее смс. Пригласил девчонку в кафе, но, видимо, придётся идти самому.

Вспоминаю вчерашний вечер. Передо мной возникает тонкий силуэт с развевающейся воздушной юбкой в облаке сладкой ваты. Вот она морщит свой вздёрнутый носик с пятью веснушками, щурясь от солнца. Вот сидит задумавшись и смотрит куда-то вдаль. А ещё Люба весьма необычно поправляет очки: пальцем толкает не в перемычку посередине, как это делают мои знакомые очкарики, а в верхний угол правого глаза. Весь вечер наблюдал за девушкой и понял, что этот жест происходит у неё скорее от волнения, нежели от того, что очки спадают с лица.

Представляю, как она сегодня будет сидеть в библиотеке и покусывать нижнюю губу, пытаясь вникнуть в суть читаемого. У неё от этого неосознанного действия вчера губы были краснее обычного и даже появились маленькие трещинки. Как я это заметил? После поцелуя я всё