Ада закончила «Ой, на горе» и начала «Вир, вир, колодец». У неё был нежный голос, пела она очень правильно: сказывались уроки фортепиано. И ещё – как это называется? Да, сольфеджио. «Охрененное сольфеджио она вчера устроила», – скривился Кат и тут же отогнал эту мысль, чтобы думать только об одном. О главном. О том, что было главным именно сейчас.

–…Восемьдесят. Восемьдесят один. Восемьдесят два…

«Солнце. Солнце, солнце». Вот теперь он был готов. Из головы удалось выгнать всё лишнее, остался единственный образ: слепящее белое пятно в бездонном небе.

Он расставил ноги пошире, поднатужился и оторвал труп от земли.

– Девяносто семь, – верёвочные петли заскрипели, затягиваясь под мёртвым весом. – Девяносто восемь. Девяносто девять…

Петер изо всех сил сжал его предплечье.

– Сто, – сказал Кат.

Мир сгинул.

Исчез тёмный подвал, пропали холод, духота, запах тления.

Вместо этого возникло солнце.

Жаркое и яркое, небывало жаркое и немыслимо яркое, оно затопило собой всё вокруг. Ослепило – даже сквозь очки. Горячий, как из домны, ветер лизнул щёку.

Кат с облегчением разжал руки, выронив мертвеца на песок.

– Уже всё, – сказал он Петеру. – Открыл бы глаза, что ли.

Тот, заслонившись рукой, разлепил веки и тут же сощурился от нестерпимого света. Охнул:

– Получилось! У меня… У нас получилось! Сударь Демьян, это же оно, да? Это Разрыв?

– Угу, – Кат присел и принялся развязывать узлы на покойнике. – Разрыв.

Петер проморгался и, держа ладонь у лба, обвёл долгим взглядом лежащую кругом пустыню.

От горизонта до горизонта простирались дюны – нехоженые, вылизанные ветром с одной стороны и обрывисто осыпающиеся с другой, похожие на складки гигантской жёлто-серой простыни. Вдалеке поблескивали мнимой водной гладью миражи. Небо по краям ещё хранило оттенок утренней лазури, но выше лазурь таяла в сверкающей белизне, и в центре этой белизны кипело беспощадное, неимоверных размеров светило.

– Здорово, – выдохнул Петер. – Совсем не то, что ночью! И жарко как…

Кат закончил возиться с трупом и свернул верёвку в кольцо. После китежского мороза жара казалась благом, почти чудом. Впрочем, он знал цену таким чудесам: пара часов под раскалённым солнцем – и останешься здесь навсегда.

– Под ноги гляди, – сказал он Петеру. – Кусты видишь? Это песчаный виноград.

Петер с опасливым интересом присмотрелся к чёрному кусту, что рос неподалёку между дюнами. Словно бы почуяв его взгляд, из розетки листьев выползло покрытое трещиноватой корой щупальце, огладило песок и спряталось.

– Ого, – Петер поёжился. – Как будто облизывается, да?

Кат прицепил свёрнутую верёвку к поясу. Поддёрнув штанину, он показал шрам на голени – полукруглую отметину, будто от капкана.

– Ничего себе, – только и сказал Петер.

– Там пасть с зубами под землёй, – объяснил Кат. – Обходи подальше. Лучше – саженей за пять.

– Буду обходить, – серьёзно пообещал Петер. – А какие ещё тут бывают… ну, опасности?

Кат почесал переносицу под очками.

– От теплового удара помереть можно, – сказал он. – Сейчас-то утро, ещё терпимо. А вот днём будет уже по-настоящему горячо.

Петер кивнул. Вытер пот, бисером выступивший на лбу.

– И пневма всё время уходит, – Кат выпростал из-под рукава духомер, сдвинулся так, чтобы на прибор упала тень. Камень ещё светился, хоть и заметно бледнее, чем накануне. – Задержишься подольше, хоть днём, хоть ночью – и привет.

Петер покачал головой, впившись взглядом в духомер. На труп, валявшийся у ног, он старался не смотреть.

– Ладно, – подвёл итог Кат. – Пора отсюда сваливать. Погоди минуту.

Ноги в зимних ботинках по самую щиколотку увязали в горячем песке. Кат поднялся на вершину дюны. Неторопливо повернулся вокруг себя, дыша размеренно и глубоко. Закрыл глаза. Постоял, слушая шорох песка и шелест ветра, ощущая, как солнце всё сильней припекает спину в тёплом плаще.

– А почему… – донёсся снизу голос Петера, но Кат вскинул руку, и мальчик послушно замолк.

Ветер, словно ждал знака, тоже успокоился. На минуту стало почти тихо, лишь беспрестанно шептались между собой мириады песчинок, да звенел в ушах ток крови.

«Куда?» – спросил Кат. Спросил беззвучно, не словом, не мыслью даже, а как бы весь стал вопросом, самой сутью превратился в поиск, в жажду найти выход. Больше не было Демьяна Ката, упыря, курьера, личного снабженца градоначальника Будигоста. Был только вопрос.

«Куда?»

Сердце застучало чаще, шум в ушах стал сильней. Грудь наполнила нежная тоска, как будто вспомнил что-то давно забытое, милое, детское, что уже не вернуть, да и не надо, достаточно просто вот так вспоминать порой и грустно улыбаться…

Снова подул ветер. Кат поморщился, сжал кулаки. Попасть в Разрыв для опытного мироходца – дело нехитрое. Возвратиться в реальность – задача посложнее.

«Куда?»

В этот миг вся пневма, что была в его теле, упруго и мощно толкнулась в одном направлении, да так, что он едва не упал. Толчок был устремлён вперёд и в сторону, на северо-запад – если, конечно, представить, что здесь существуют такие вещи, как север с западом.