Кат хмыкнул.

– Парень-то явно не промах, – сказал он. – В любой помойке тряпки побогаче валяются. А пневма у нас сейчас идёт по низкому курсу. Хоть досуха выжмись, больше гривенника не дадут.

– Я не знал, – сказал Петер и вдруг зевнул, совсем по-детски, зажмурившись.

Кат ушёл на кухню. Под печкой оставалось немного дров, в ведре с углём нашлась газета. Он опустился на корточки, достал нож, раскрыл, нащепал лучины. Сунул газетный комок в печь, уложил поверх него остро пахнувшие скипидаром щепки, добавил пару поленьев и поджёг.

Когда огонь занялся как следует, Кат принялся подкармливать его дровами.

– Вот пижаму ты точно зря отдал, – сказал он, щурясь от близкого жара. – Это же вещь из твоего мира. Якорь. Мог бы вернуться. А теперь ищи-свищи.

Ответа не было. Может, Петер не услышал, а может, не понял.

Кат убедился, что всё горит нормально, поднялся и отряхнул руки. С минуту он задумчиво стоял перед кухонным шкафом, взвешивая «за» и «против». Как всегда, в итоге победило «за», так что он решительно отворил дверцу шкафа и достал бутылку со стопкой. Подумал ещё, взял вторую стопку, протёр её рукавом и пошёл в гостиную, держа обе стопки в левой руке, а горлышко бутылки – в правой. Стекло леденило пальцы: бутылка была особенная. Кат раздобыл её на другом свете, там, где люди бережно относились к выпивке и придумали для неё массу занятных устройств. Например, вечно холодные ёмкости.

– Ну-ка, малец, давай… – начал он, но осёкся.

Петер спал, свернувшись на тахте клубком и подложив сложенные руки под голову. Лицо с закрытыми глазами хранило серьёзное выражение, светлые вихры свесились на лоб.

Кат поставил ненужную стопку на каминную полку, рядом с лампой. Камин он растапливать не собирался; тепло от печки вскоре должно было разойтись по всему дому. Идея сложить в гостиной камин когда-то пришла в голову Аде. Кат поддался на её уговоры и заплатил печникам немалые деньги. Система дымоходов получилась замысловатой, но, вроде бы, всё выгорало, как полагается, и в целом дела шли неплохо.

А потом выяснилось, что Ада не сможет здесь жить.

Кат уселся в кресло, скрипнувшее под весом его огромного тела. Налил стопку, подержал перед глазами, глядя сквозь неё на свет лампы. Затаил дыхание и опрокинул в рот ледяной ком водки. Холод в груди привычно сменился теплом, руки и ноги налились приятной тяжестью, а голова наоборот, стала легче. Это было хорошо. Похоже на чувство, какое испытываешь от глотка чужой пневмы.

Только в сто раз слабее.

Кат задрал рукав рубашки на левом запястье. Духомер – бледный камень в стальной оправе браслета – сиял, точно крошечная луна, сигнализируя о том, что в теле хозяина полно энергии.

«Зря я его, – снова подумал Кат о Чолике. – Ну да не беда. Месяц-другой меня здесь не будет, за это время Кила остынет. Потом и поговорим. Если вообще случится какое-нибудь «потом».

Он налил ещё стопку. Пробормотал:

– Не беда.

И немедленно выпил.

Теперь, когда Кат был слегка пьян и почти спокоен; когда в желудке плескалась водка, а в жилах было вдоволь пневмы; когда Ада спала, насытившись, у себя дома, а в доме Ката спал так удачно спасённый от Ады Петер; теперь, наконец, можно было подняться наверх, лечь в кровать и заснуть самому.

Но ноги гудели от ходьбы и перенесённых тяжестей, и им, ногам, вовсе не хотелось вставать. А голова, как это бывает после непростого дня, принялась прокручивать задом наперёд каждое событие – с вечера до утра. Прокрутился заново досадный случай с Чоликом, проплыли перед глазами заснеженные ночные улицы, возникло бледное заплаканное лицо Ады. Замаячила опухшая рожа безымянного стропальщика. Кат зашипел сквозь зубы, помотал головой. Стропальщик исчез. А вместо него вспомнился градоначальник Китежа Вадим Будигост. Толстый, коренастый, с бородой, с багровой складчатой шеей.

Тогда Кат вздохнул, и налил, и выпил, потому что не хотел сейчас думать про всё, что связывалось с градоначальником Будигостом. Но, конечно же, не думать про такое было невозможно. Водка тут не помогала ни разу. Даже наоборот.

…Это случилось два дня назад. Снегопад окутывал город белой мглой, от уличного мороза слипались на вдохе ноздри, а в ратуше, в главном кабинете, было натоплено до ошалелой жаркой духоты. И они сидели в этой духоте за столом, Кат и градоначальник, и надоедливо сипел над ухом роскошный надутый самовар.

«Ты нам нужен, – сказал Будигост, отодвигая блюдце с баранками. – Пришла беда. Настоящая беда. Хуже Основателя, хуже войны. И только ты можешь помочь. Наверное».

«Давайте по существу, – сказал Кат. – Я ведь не герой какой-нибудь, а просто курьер-мироходец. Какая беда-то?»

«Разрыв, – сказал градоначальник. – Ты ведь так его зовёшь? Пустыня по ту сторону реальности. Секретное место, дорога между мирами. Есть ведь такая штука, верно?»

«Ну, допустим», – сказал Кат и взял баранку.

Будигост тогда встал из-за стола и заходил по кабинету. Пару минут он ходил взад-вперёд молча, а потом заговорил.

«Эта пустыня, – сказал он, – больше не по ту сторону реальности. Она прорвалась сюда, к нам. И с каждым днём расползается шире».

«Что значит – прорвалась?» – спросил Кат, макая огрызок баранки в повидло.

«А