номер, тоже вполне объяснимо. Ты не думал, что он какой-нибудь обиженный мой сокурсник, который сох по мне и которого исключили, и, может быть, ты его встречал на какой-нибудь тусовке, а, мишка?

Лиза действовала на него успокаивающе, хотелось верить ей, хотелось снова задрать ей майку, но что-то подсказывало ему, что все не так просто, и, поговорив о том, что хочет Василь на обед – да, мясо по-французски, а гарнир – пусть будет булгур, и договорившись, что вечером они отправятся кататься в парк на велосипедах, Василь позвонил Марату, выложил ему все, тот обсмеял его и сказал не париться.

После обеда и обсуждения, какой фильм они посмотрят вечером, – у Лизы было странное убеждение, что до тридцати нужно посмотреть лучшие фильмы мирового кино, и на этот случай она прикупила книгу, что-то вроде «1001 кинолента, которую должен посмотреть каждый», и они пробовали начать с конца позапрошлого века, но Василь откровенно скучал от черно-белого кадра, так что выбор кино стал для них тоже игрой: Василь называл страницу, как правило ближе к концу книги, Лиза – свою, как правило ближе к началу, они вычитали из числа Василя число Лизы и открывали нужную страницу, если же игра не шла, то просто наугад раскрывали книгу, не глядя, и первый раскрывший мог перевернуть книгу вверх тормашками, а мог и не перевернуть, – после обеда снова раздался звонок. Василь решил не отвечать. И только когда увидел, что звонит мама, нехотя взял трубку:

– Да?

– Привет, узнаешь меня?

Скинул. Нет, такого просто быть не могло. А что если… Лиза переодевалась в зале перед зеркалом в другие – велосипедные – шорты. Василь решил перезвонить по номеру матери.

– Испугался? – сказал незнакомый голос. – Да ты не бойся, с матерью все хорошо, а вот Лиза разобьет себе коленку. Левую.

Дрожа всем телом, Василь второй раз набрал по этому же номеру, и теперь ему ответила мать и попросила завтра заехать вместе с Лизой и отвезти ее в строительный ТЦ на юге. Он слушал и отвечал рассеянно, что-то не укладывалось в голове, и даже если он пробьет один номер, то как могло быть, что тот позвонил с номера матери, – вредоносное ПО? – расстройство головы? – так нет же, у него даже похмелья не было, и по воскресеньям и четвергам – спортзал, ладно, по большей части по воскресеньям, но если предположить, хотя бы на минуту, что…

Когда в парке Лиза загляделась на белку, которую кормила старуха у дуба, заехала в канаву и, падая с велосипеда, нестрашно шарканула левой коленкой о край асфальтовой дорожки, Василь понял: что-то не так с его жизнью и так просто от незнакомца он не отделается. Вечером, обрабатывая коленку йодом, дуя на нее, Василь все выложил Лизе, та снова рассмеялась ему в ответ и посоветовала найти на работе ребят, сведущих в пробитии номеров. От нее пахнуло неприятной легкомысленностью, подумалось, что вот ему тридцать два года, мужчины живут меньше на десяток лет – и разница в смертях между ними составит двадцать лет – и будет ли она помнить его все двадцать лет, что проживет без него; и когда они смотрели на экране в искореженные бергмановские лица – большинство их просмотров падали на пятидесятые-семидесятые, – он думал, что впервые ощутил тяжесть жизни как давление света или вес атома, и даже такой ее нажим страшит его, и вечерняя близость между ними оставила в горле неприятный осадок, как будто он занимался любовью с трупом – нет, с Лизой все было в порядке, – с воскресшим трупом, который только восстал из земли и, познав смерть, хотел в новой жизни с лихвой восполнить недостаток жизненности в прошлой – и потому был настоятелен, настолько жаден до нее, как может быть жаден человек, прошедший через смерть или увидевший ее так близко, как он видит Лизу перед собой.

Ночью ему приснился тяжелый сон: комната умершего отца, он осторожно заходит в нее, но ручка двери не поддается, как будто заклинивает, хотя дверь наполовину распахнута, – и в щель он видит, как Лиза занимается любовью с каким-то бородатым мужчиной, он вглядывается в черты лица – внимательно, чтобы изучить его перед тем, как разбить это лицо табуреткой, но вдруг понимает: перед ним Марат, и что-то срывается; ощущение вины Лизы и обрушившейся жизни преследовало его и в последующих снах, которые он помнил не так четко, – уже под утро – с какими-то ссорами и объяснениями, которые он не хотел от них обоих выслушивать, хотя их лица уже обратились в лица подчиненных из его отдела.

На вызовы с чужих номеров в первой половине дня он не отвечал, с матерью и Лизой они съездили в ТЦ – почти без происшествий, только Лиза пролила на себя раф в кафе, а Василь схватил ворох салфеток и стал покрывать ими персиковое платье – и Лиза смеялась и целовала его в макушку, и казалось, что счастье снова вот тут – совсем близко, и это ощущение оставалось в нем, пока вечером он не остановил паркетник на стоянке у спортзала, выстроенного в аляповатом вкусе – портик с коринфскими колоннами из искусственного камня перед стеклянной коробкой, – и не увидел, что ему звонят с номера его умершего отца, – он его удалил несколько лет назад, но помнил твердо.

– Да?

– Осторожнее с Лизой. Может быть, что-то и было в этом сне, как думаешь?

Дрожь прошла по телу Василя.

– Стой, засранец. Кто ты? Кто ты?

– Тебе следует спрашивать, откуда я знаю твои сны и твою жизнь, и прошлое, и будущее, а не «кто я», что за идиотский вопрос, в сущности?

– Почему ты прицепился ко мне?

– Почему люди умирают? Почему один уходит в юности, другой – в счастливой старости? Почему рак находят именно у того, а не этого? Ты же умный человек, Василь, возглавляешь целый отдел, и по-прежнему веришь в карму? Воздаяния нет, возмездия нет, есть только…

Скинул. Так больше не могло продолжаться – почему номер умершего отца? Почему он видит его сны? И почему он прицепился к нему? Потому что тот решил подойти к нему на улице и спросить его, кто он и чем занимается? Это в голове не укладывалось. Должно же здесь быть какое-то объяснение, что, если это случайность, ведь есть одержимые люди, которые не так, как они с Маратом, раскусывают людей, а входят внутрь их и способны представить, что им снилось, о чем они мечтают, словом, всю жизнь до мельчайших подробностей. Это дар, конечно. Но все равно здесь что-то не стыкуется. Левая коленка. И чертов сон… и что-то еще, и номер отца, перед которым он испытывал вину, потому что не смог приехать, когда тот нуждался в нем больше всего, Василю казалось, что он выклянчивает у него любовь и что он проживет еще четверть века, и его одиночество (вторая семья распалась, как и первая), и мучительная смерть в течение нескольких дней в загородном доме – нет, лучше это не вспоминать.

Когда он поднял свою сотню – в три захода, а потом добавил вес и добил себя тренажерами на трицепс и ягодичные мышцы, ему стало лучше, а после хамама и бани – мужчины били себя березовыми вениками, разгоняя горячий воздух, повсюду на скамьях были раскиданы сухие листы, дыбились банные шапки – со звездами, с крестами, кое у кого с петушиными гребнями, лились ушаты холодной воды, – ему вдруг стало снова хорошо и он себе показался дураком за то, что заговаривал с этим ополоумевшим, видел в нем какой-то дар, стоит перестать отвечать на его звонки или вообще использовать на время другой номер, как все кончится. В этот вечер Лиза была с ним особенно нежна, виновато нежна, – подумалось ему, но он тут же исправил себя: нежна, как должна быть жена, – так вернее.

Наутро после совещания с другими начальниками отделов он поднялся на второй этаж, в отдел безопасности, и объяснил, что ему нужно от сидевших там трех парней – его ровесников, они вначале странно переглядывались между собой, а потом, по мере того как сам Василь становился веселее, строили свои догадки: «Это точно кто-то из однокурсников или близких людей», «Расколем, как грецкий орех», «Или родственников, вы сами говорили, что после отца у вас остались единокровные братья», – это