что будет лучше если я уеду прямо сейчас. Не стоило углублять отчуждение. Потом всё забудется, сотрётся, изгладится. Я сказала Васе, что мне неожиданно перенесли дату медицинского обследования, которого я ждала очень долго и буду очень признательна если он отпустит меня в Москву немного раньше. Никакого обследования, разумеется, не было и я просто соврала. Наверное, он это понял, но возражать не стал, держался свободно, дружески. Когда он вез меня в Симферополь, весело говорил, сколько мы вместе сделали, сколько ещё всего предстоит, сердечно благодарил, был настроен очень оптимистично, и я успокоилась.

— Ну что, Вася, как же мне жаль с тобой расставаться! Ведь здесь я прошла боевое крещение. Ты мой брат по оружию, друг и соратник. Прости меня за мои выкрутасы, за то, что все время гнула свою линию и была жестока к твоему винограду. А что делать? Виноград должен страдать, без этого нет хорошего вина.

Мы пили кофе в аэропорту и весело болтали. Хорошо, что всё хорошо кончается. Кажется, все черные кошки, которые бегали между нами, окончательно исчезли.

— Не сердись если что не так. Будем на связи, встретимся в Москве или Италии, а может снова в Крыму.

— В Москве, — ответил он, — и уже скоро. Думаю, что поеду на фестиваль, который организовывает твой отец. Так что, да, наверно, скоро увидимся.

Я чмокнула его в щеку и пошла на посадку. Сделав несколько шагов, остановилась, чтобы помахать рукой, но он меня уже не видел — он медленно и понуро брёл к выходу.

9

Я прилетела в Москву на несколько дней раньше запланированного, никого не предупредила, так что дома меня не ждали. Ехала на такси по пробкам, по необычной для начала июня жаре, с испорченным кондиционером, с открытыми окнами, с запахами бензина, пылью. Ехала долго и не очень комфортно. Когда добралась до дома была чуть живая. Никого не было — отец на работе, Инга как всегда неизвестно где, а Тамара уже давно здесь не жила.

Почти через год после начала моей учёбы в Италии, Тамара уехала в Рим и обосновалась в роскошной квартире, которую когда-то купил отец. Там было всё обустроено, консьерж, гараж, буржуазный район. Жизнь — сказка. Всё время, что я прожила в Москве до своего отъезда Тамара всегда говорила примерно одно и то же:

— Да, мой дорогой, ты совершенно прав, от меня одни расходы и неприятности, но я же женщина, царица, богиня. Меня нужно боготворить. Я даже и вникать не хочу во все эти платёжки, чеки и прочую чепуху. Я твоя жена и должна чувствовать себя любимой, единственной, желанной. Ты что хочешь, чтобы я водопроводчика вызывала или за свет платила? Ты мужчина, кормилец, голова. Вот и решай проблемы. Не надо их на меня перекладывать. Моё дело — любовь, а все остальное на тебе.

Будь я на месте папы, давно бы её выпнула, но он почему-то терпел и позволял ей делать всё что вздумается, хотя любви, на мой взгляд, там и в помине не было. Вернее, любовь была, большая любовь к себе самой. Это было. А ещё было безделье и неуёмное потребление. Но он молчал, качал головой и не мог ничего поделать. В конце концов она его, похоже, достала, сказала, что мрачная, душная Москва не для неё, и отец должен купить ей дом в Лондоне, где она теперь планировала жить. Она сообщила это позвонив из Рима. Папа попросил, чтобы она не возвращалась и поступала бы впредь по собственному разумению — могла бы остаться в Риме или переехать в Лондон или Париж, да вообще куда угодно. Римская квартира перешла ей и ещё куча денег из «совместно нажитого» состояния. Они развелись и больше Тамара не появлялась.

А Инга оставалась с отцом, хотя у неё была собственная квартира где-то на Маяковке. Она получила диплом, но нигде не работала, полностью копируя свою мать. После развода финансовые возможности отца значительно сократились, но Инга постоянно тянула деньги, развлекалась, жила по нескольку месяцев в Риме, искала состоятельного жениха, любила путешествовать на яхтах и пить дорогие вина.

В общем, сейчас никого не было дома. Я бросила рюкзак в прихожей и вышла во внутренний дворик к бассейну. Долгая дорога, духота, жуткое такси, усталость и манящая бирюза воды. Я стянула пропотевшую футболку, жаркие джинсы, все что на мне было и прыгнула в воду. Блаженство. Проплыла от стенки до стенки. Нет. Лениво. Легла на спину, раскинула руки и ноги, зажмурилась. День перевалил далеко за половину, но солнце ещё вовсю припекало. Я подставила ему своё лицо и покачивалась на воде, расслабленно и бесконтрольно дрейфовала и слушала загадочные вздыхающие звуки воды, бьющейся в бетонных узах бассейна. В этих звуках мне слышались шаманские хрипы и стоны, и космическая музыка, я чувствовала вселенскую отстранённость и покой. Глаза зажмурены. Стоило их открыть, как в ту же секунду я была бы ослеплена солнечными лучами.

Через несколько минут солнце спряталось, я почувствовала это через закрытые веки. Неужели дождь будет? Вряд ли — небо было абсолютно чистым. Наверное, солнце скрылось за крышу. Ещё какое-то время я беззаботно левитировала. Потом мне почудился странный звук, будто во сне, словно из глубин вселенной кто-то пытался прокричать моё имя: «Ли-и-и-и-и-з-а-а-а-а-а!».

Я приподняла голову и отчётливо услышала голос Инги:

— Лиза, блять! Ты что, вообще охерела?

Как вспугнутый сомнамбула, я заболтала руками, ногами, коснулась пальцами ног дна бассейна, встала, стёрла брызги с лица и открыла глаза. Я поняла, что солнце не спряталось за крышу дома, его заслонил силуэт человека и это была не Инга. Инга стояла рядом, размахивала руками и орала. Человек, который затмил солнце был высоким и стройным мужчиной. Он бесстыдно, в упор смотрел на меня. Из-за яркого света я не смогла рассмотреть его как следует, зато он, судя по тому, сколько я находилась в его тени, рассмотрел меня очень хорошо, во всех подробностях. Кровь ударила в голову, сердце застучало. Вот дура, мало того, что выставилась напоказ, так ещё и покраснела как девчонка.

— Ты специально этот перфоманс устроила, да? Что ж ты за человек такой? Обязательно всё надо испортить! Я знаю, это из зависти. Думаешь, он на тебя клюнет?

И уже по-английски:

— Пойдём, Марко, она просто сумасшедшая, не обращай внимания. — Она взяла его за руку и потянула в дом. Он нехотя, оторвался от зрелища и пошёл за ней. По пути он дважды оглянулся,