начальника Штаба РККА А.И. Егорова тоже не преминули напомнить об экономическом значении упомянутого коридора для Речи Посполитой, отметив, что он «к настоящему времени, в связи с международной торговлей Польши, приобрел важнейшее значение». Красноречивым свидетельством того, насколько нужны и важны были для варшавского правительства балтийские порты, подчеркнули они, является феноменальный рост населения городка Гдыня, в котором поляки начали строить новый порт, так как в «вольном городе Данциг», находившемся под кураторском Лиги Наций, но входившем в польский таможенный союз, она не могла распоряжаться всем, хотя и имела особые права. Как свидетельствуют исторические источники, когда первый морской корабль вошел в порт Гдыни в 1923 году, население города составляло всего 1000 человек. Спустя всего три года оно выросло до 100 000 жителей. В упомянутой служебной записке Я.К. Берзина и А.М. Никонова подчеркивалось также, что в 1932 году из общего польского экспорта более 13,5 миллионов тонн «падают на порты Данциг и Гдыня». При этом ее авторы сослались на публикацию в польском журнале «Przegląd gospodarczy» за апрель 1933 года, в которой отмечалось, что «трудности сбыта в истекшем году на рынках Австрии и Чехословакии, а также на балканских рынках еще больше усилили естественную тенденцию роста торговых оборотов через порты». Значение коридора впредь будет возрастать, звучал прогноз, потому «часто фигурируемые разговоры о возможности соглашения между Польшей и Германией на основе возвращения Германии Данцигского коридора и компенсации Польши Литвой и Мемельским (ныне Клайпедский. — Я.А.) портом, являются маловероятными. Мемельский порт для Польши не является экономически выгодным, так как основа экспорта — уголь находится в Верхней Силезии, значительно удаленной от Мемельского порта». Отмечалось также в записке, что это и «регион наиболее интенсивного земледелия», обладающий «значительными излишками хлеба». Из сказанного со всей очевидностью вытекало, что Польша никак не могла согласиться на возвращение коридора Германии.

Был и еще один весьма важный международный аспект, заслуживающий того, чтобы не остаться вне внимания, — военный. Анализируя соотношение армейских сил «государств версальской и анти-версальской группировок», авторы записки информировали советское командование, что в соответствии с заключенной в конце 1932 года польско-французской военной конвенцией «Франция, в случае нападения Германии на Польшу, должна объявить войну Германии». Для защиты от немцев балтийских портов она вышлет «свою эскадру в составе: 2 линейных кораблей, 4 крейсеров, 4 истребителей, 3 подводных лодок и 1 минного заградителя» — весьма приличные силы. Точно так же «Франция поступит в случае войны Польши с СССР». Игнорировать это в Берлине не могли. И вот Гитлер обронил фразу, из которой проистекало, что в отношениях с Речью Посполитой он намерен исходить не из конфликта, которому почти полтора десятка лет, а из взаимодействия на какой-то замышленной им основе. Но не о том же, как вести войну с Варшавой, он мечтал договориться с маршалом Пилсудским.

В двустороннем смысле проблема коридора становилась тупиковой для обоих претендентов на обладание этим отрезком суши: одни не в состоянии были примириться с его потерей, но еще не имели ресурсов вернуть ее силой, другие не могли согласиться на возврат и даже располагали возможностями для военного отпора в случае наезда на коридор. Последующее время со всей очевидностью засвидетельствовало, что ее решение фюрер нацистов видел в ином контексте, выходившем далеко за пределы злополучного для немцев отрезка суши. Дальнейший ход событий подтвердил, что тот сигнал, поданный Гитлером для Польши и лично Пилсудского, стал очень даже значимым не только для Речи Посполитой, но и для всей Европы, поскольку оказался многосторонним. Он был направлен в прошлое, ибо затрагивал итоги Первой мировой войны, особенно статьи Версальского договора, подводившего под ней черту, вовсе не удовлетворяющую немцев. Одновременно был нацелен и в ближайшее будущее, так как довольно прозрачно давал понять, что Гитлер не намерен мириться с ситуацией, в которой после четырехлетней драки оказалось попавшее под его властную руку государство. Кроме того, он вполне прозрачно намекал, в каком порядке новый германский лидер предпочитает иметь дело с соседями и остальной Европой, чтобы ту ситуацию перевернуть с версальских ног на нужную ему голову. Сам фюрер к тому времени уже определился, какой его первый шаг международного характера и в какую сторону может и даже обязан стать ключом к рисуемому им германскому, европейскому — и не только европейскому — будущему. Он уже не сомневался, что это должен быть шаг в сторону Речи Посполитой.

Причины своего расчета именно на Польшу и Пилсудского в ходе той беседы с послом в Москве Гитлер не счел нужным раскрывать, потому прекратил свои суждения на затронутую тему. Видимо, полагал, что всему нужен подходящий момент. Конечно же, помнил он и о немецкой поговорке, гласящей, что если о чем-то знают двое, значит, знает и свинья. Однако, довольно прозрачно намекнув, что свою активность во внешней политике намерен начать именно с Речи Посполитой, он повел дело к совершенно новому варианту развязывания проблемы, которая ему виделась куда шире и куда важнее коридора, чего не уловил посол. Нацистский лидер вознамерился затеять сложную политическую комбинацию, целью которой была вся Польша, даже не только Польша, но все-таки прежде всего Польша. Предпринятые им шаги вскоре показали, что он и соответствующие нацистские службы уже знали, довольно точно просчитали, на какие чувствительные «польские точки» следует нажимать. Ничто ведь не проистекает из ничего, тем более глобальные замыслы политиков.

В данном случае речь идет о замыслах, постепенно вызревавших не только в Берлине, но и в Варшаве, где тоже не сидели, сложа политические руки. Из чего они проистекали? В поисках ответа на этот вопрос нужно сделать экскурс в более раннюю историю. Прежде всего, в историю Первой мировой войны, поломавшей предшествовавшее ей бытие на всем Евразийском континенте. Вторая Речь Посполитая, как и коридор, ставший для Германии и Польши тем, что древние латиняне называли petra scandali — камнем преткновения, случился в соответствии с подписанным 28 июня 1919 года Версальским договором, завершившим войну, длившуюся четыре года, три месяца и две недели. Общие потери в ней только убитыми и пропавшими без вести составили более 18 миллионов солдат и офицеров, еще почти 55 миллионов облаченных в военную форму людей получили ранения. Число немцев среди них превысило два миллиона человек. Россия оставила на полях сражений 1 миллион 810 тысяч солдат и офицеров, Франция — 1 миллион 327 тысяч, Австро-Венгрия — 1 миллион 100 тысяч, Османская империя — 804 тысячи, Великобритания — 715 тысяч. Самые большие утраты, что следует из приведенных цифр, понесла Германия, которая в свое время так упорно подталкивала