– Чушь! – воскликнул я и на мгновение замер.

– Вот! – отреагировал на мою неожиданную паузу комиссар. – хотя, девять из десяти экспертов-психологов наше с вами мнение сочли бы несущественным в силу невероятной привлекательности Марии. – Грин многозначительно (или мне это почудилось) усмехнулся, – но я с вами абсолютно согласен. Если Таридис не сказал своей очаровательной помощнице, кем на самом деле она ему приходится, то возникает вопрос – почему? Что заставляло его хранить в тайне этот, по нынешним понятиям, невинный грех? – Джулиус проговорил этот полный сарказма текст уж слишком серьезно.

Мы замолчали, и каждый погрузился в свои мысли.

– Если это был грех, как бы к нему ни относиться, – попытался сформулировать я, пока мной самим не слишком осознанную мысль, – то здесь можно наверняка накопать с десяток драматических семейных сюжетов, да плюс состояние, которое должны будут делить между собой наследники. Или я слишком старомоден?

– Не знаю, – задумчиво протянул комиссар, не то соглашаясь со мной, не то сомневаясь. – надо бы собрать сведения об истории этой семьи. Что-то, мне кажется, все недоговаривают, по крайней мере…

Грин так долго молчал, что я счел своим долгом расшевелить его вопросом:

– А что если начать раскопки с другой стороны?

– С какой? И по отношению к чему?

– Но если были тайны вокруг Марии Лосси и ее рождения, если открыто опекать дочь он не мог, то должен был кто-то ему в этом помогать, как минимум, держать его в курсе?

– В курсе чего?

– Событий в ее жизни, например, – неуверенно предположил я.

– То есть ты считаешь, что он мог приставить к ней шпиона, или даже не одного?

– Это всего лишь слова, – возразил я. – Я пытаюсь представить, что делал бы сам на его месте.

– Вот как? – Грин усмехнулся. – Ну и к чему же ты пришел?

– Уж точно я позаботился бы, чтобы вокруг ребенка были люди, готовые в любой момент связаться со мной и сообщить определенную информацию.

– Ну, как минимум, один такой человек действительно был.

– Вы думаете, что бабушка…

– Я думаю, что нам стоит еще раз поговорить с девушкой, – не дал мне высказаться Грин. – Теперь, по крайней мере, понятно, что спрашивать и кого искать.

– Положим, я не так уж уверен ни в своих подозрениях, ни в версиях, – признался я.

– Вот и стоит попробовать раздобыть еще несколько фактов из прошлого нашей милой наследницы. Нас, понятно, интересовали лишь события, совпадающие по времени с ее работой в качестве секретаря Таридиса, но сдается мне, корни этих событий не менее любопытны.

– Что ж. Кто бы спорил…

– Ты согласен? – серьезно спросил Джулиус.

– Да, – ответил я.

Глава тринадцатая

Завещание было зачитано после того, как тело Таридиса кремировали, согласно оставленному им отдельному распоряжению. Его прах через пару дней должны были доставить в Испанию.

У меня сложилось впечатление, что Мария не верила ничему из того, что услышала от нас с Грином. Не верила она нам до того момента, как услышала правду о своем происхождении от адвоката. Да и адвокату она поверила не сразу.

Поэтому, не сговариваясь, мы не стали ее тревожить в день оглашения последней воли покойного. Однако откладывать разговор дольше, чем на сутки, мы не могли, да и не имело смысла.

– Примите наши искренние соболезнования, – начал разговор Джулиус.

– Я не знаю, что принято отвечать, – искренне смутилась девушка, – но спасибо за понимание.

– Нам придется еще задать вам несколько вопросов, и я, к сожалению, не могу вам обещать, что это будет наша последняя беседа, – комиссар вздохнул, а Мария лишь кивнула.

И, возможно, это только мне показалось, но веки ее порозовели, а между ресничками блеснули слезы.

– Я понимаю, что вы считали своим отцом другого человека, – Джулиус говорил медленно, очевидно, понимая, какая последует реакция.

– Но я никогда не видела своих родителей! – воскликнула Мария.

– Я это предполагал, – спокойно ответил комиссар, – но здесь, в Сент-Ривере, неужели нет никого, кто бы мог знать хоть что-то о ваших близких? Ваша бабушка ни с кем не поддерживала пусть не родственных, но хотя бы приятельских отношений? Не спешите с ответом, подумайте, напрягите память хотя бы чуть-чуть.

– Я очень плохо помню, это было давно. – Мария говорила так словно, перебирала в памяти эпизоды своей жизни, как страницы дневника. – Однажды мне пришлось несколько дней провести в доме незнакомых людей, бабушка не отличалась особой набожностью, но в моей памяти сохранилось такое представление о той семье… я не уверена… Это были католики. В этом нет ничего особенного, но мне вспоминается, что вроде это был монастырь, или какой-то… Но не приют, в обычном смысле этого слова. Я была единственным ребенком, понимаете?

– Да, конечно, – ответил Джулиус, но вряд ли наша свидетельница обратила внимание на эту реплику.

Взгляд девушки стал отстраненным, и мне показалось, что она пытается составить из осколков детских впечатлений, частью полустертых, или измененных опытом ее недолгой жизни, нечто единое.

– Где жили эти люди? – спросил я, не слишком надеясь на ответ.

– В большом каменном доме, в горах, рядом с домом был сад.

Почему-то мне сразу вспомнился странный особняк на скале в Стренчфилде, с ним еще связывали какую-то невероятную историю. И совсем уж некстати я подумал о своей работодательнице, госпоже Корт: куда она подевалась?

– Но вы точно не покидали страну? – словно продолжая мои размышления, спросил Грин.

– Я не могу утверждать ничего с полной уверенностью, но помню точно – мы ехали на машине, мне казалось, что долго ехали, это всего лишь детские воспоминания. Мне думается, вряд ли бы я забыла путешествие по морю, или на самолете.

– В этом вы правы, надо будет подумать, монастырь… Вполне возможно, – прокомментировал Джулиус услышанное.

– Вы когда-нибудь были в Стренчфилде? – спросил я.

– Странно, но… – Мария задумалась, – нет, я не была там, но с самого начала нашего разговора я думала об этом городе, нет-нет, никакой мистики. Там есть кладбище, на котором, как говорила бабушка, похоронена ее сестра, и только сейчас я подумала, что ведь ее не просто так именно там похоронили?