– На десять лет. – Маргарита опустила взгляд. – Она умерла, когда тебе было три.

У Ника отвисла челюсть. Такого поворота он не ожидал. Но Яна совершенно точно была живая, выглядела как живая, говорила как живая! Никита был уверен, что смог бы отличить мертвеца или духа (если они вообще существуют) от живого человека. А возраст? Девочке из лагеря было не больше пятнадцати. Явно не тридцать. Неужели настолько странное совпадение?

Ник приложил ладони ко лбу, чтобы унять головную боль. Он пытался сложить головоломку, но задача оставалась нерешенной. Мертвая сестра, о которой он ни разу не слышал, в этот самый момент находилась в детском лагере. О чем он, естественно, рассказал матери.

– Нет там никакого лагеря, – в очередной раз повторила мать. – Это было так давно, что…

Мама расплакалась. Она закрыла ладонями лицо и залилась слезами. Ник неуклюже положил руку матери на плечо, не находя слов поддержки. Внутри него бушевала ярость: как родители за двадцать пять лет его жизни ни разу не рассказали о старшей сестре? Почему он сам ее не помнил?

Ник вспомнил свои сны. В них была Яна. Теперь он это знал. Он каждый раз пытался ее спасти, но она умирала. Никита думал, что это обычные ночные кошмары, но правда оказалась куда глубже.

– Почему ты мне о ней не рассказывала? – хрипло спросил Ник.

– Слушай, все это, – Маргарита в слезах развела руками, – бессмысленный разговор. Ничего нельзя изменить. Я не хотела, чтобы ты это знал. Так было бы проще. И оно было проще, пока ты не полез куда не надо.

– И все же мы не можем уйти от этого разговора и сделать вид, что ничего не было. – Ник с упреком посмотрел на мать и приподнял одну бровь, показывая, что ждет ответа.

– Больше двадцати лет прошло, а я никак не могу смириться с тем, что ее больше нет. – Маргарита глубоко вздохнула, выпрямилась и вытерла слезы. – Это моя вина. Не уберегла. Это я ее туда отправила, хотя она была против. Мы ее бросили там на произвол судьбы. И теперь мне до конца дней жить с этой мыслью.

Мать смотрела в окно, но взгляд ее был полон воспоминаний и боли.

– Что с ней случилось? Куда ты ее отправила? – Голос Ника повысился на пару тональностей.

– Хватит. – Мать резко изменилась в лице. Взгляд стал холодным, а плечи расправились. – Эта тема закрыта. Мы не говорим, что случилось в том лагере. Так было на протяжении двадцати лет, и так будет до тех пор, пока я жива!

Маргарита резким движением стерла слезы тыльной стороной ладони и уверенными шагами покинула комнату, оставляя сына наедине с миллиардом вопросов. Снимок, который до сих пор лежал в руках, Никита спрятал в задний карман джинсов и выбежал вслед за матерью. Ему нужны были ответы. Он больше не собирался жить в неведении происходящего в семье.

– Я ее видел! Сегодня. Она была вполне себе живая. – Ник сложил руки на груди и облокотился на подоконник. – Она попросила позвонить ее родителям, чтобы ее забрали. Говорила что-то про день рождения и…

– Тема закрыта, Никита! – отрезала мать и принялась тереть тряпкой и без того блестящий кафель. – Хватит нести какую-то чушь! Ее нет в лагере. Ее нет в городе. Последние двадцать два года Яна находится на одном и том же месте: на городском кладбище в тридцать первом квадрате. Сегодня я это проверила. Ничего. Не. Изменилось!

Мать со всей силы бросила тряпку, повернулась к Нику и поджала губы. Красный цвет ее щек и пульсирующая на лбу вена говорили о том, что Маргарита в ярости и действительно больше не настроена обсуждать тему погибшей дочери.

– Вы с папой разводитесь? – выпалил Никита, сам того не ожидая.

– Что? Откуда ты… – Мама замялась, такого вопроса она явно не ожидала.

– Понял по одуванчикам. – Ник кивнул на обеденный стол.

– Ах, это. Они не имеют к отцу никакого отношения. – Мать выдохнула. – Сегодня день рождения Яны. И день ее смерти. Одуванчики были ее любимыми цветами. Это все, что я готова сказать. Разговор окончен!

Ник вскинул бровь. Ему казалось, что он совершенно не знает женщину, которая стояла напротив. Будто всю жизнь его воспитывала чужая мать. Обман и лицемерие, казалось, пропитали этот дом насквозь. И Нику было тошно от осознания этого.

– Но да, мы с твоим отцом действительно решили развестись, – продолжила Маргарита обыденным тоном.

– Когда ты собиралась мне сказать? – В горле Ника пересохло, говорить стало тяжело.

– Уже не важно. – Женщина обессиленно села на стул. – Извини, но тебе лучше уйти. Я хочу побыть одна.

Никиту разрывало от злости. Собственная мать выгоняла его из дома – это было за гранью. Он не сделал ничего, чем мог бы заслужить такое отношение. Но мать была непреклонна. Разговаривать с единственным сыном она была не намерена.

Схватив ветровку и ключи, Ник вышел из квартиры и хлопнул дверью что было сил. Ему нужно вернуться в лагерь! Нужно разобраться во всем самому. Ему срочно нужно найти Яну!

* * *

– Заходи, чувак. – Изрядно выпивший Дэн еле стоял на ногах, открывая Нику дверь собственной квартиры.

Внутри играла музыка и слышались знакомые голоса: вечеринка была в самом разгаре. Еще недавно Ник с большим удовольствием присоединился бы к веселью, осушил несколько баночек пенного и насладился сырной пиццей. Но сейчас его тошнило от происходящего в прямом смысле этого слова.

Парой широких шагов Никита преодолел путь до ванной комнаты и, едва успев закрыть за собой дверь, припал к унитазу. Содержимое желудка вышло наружу, оставляя после себя неприятную горечь во рту. Это повторилось несколько раз, пока внутри не образовалась пустота. Не меньше той, что поселилась в сердце.

– Ты в порядке? – Голос Леси за дверью звучал, как обычно, заботливо. – Воды принести?

– Все нормально, – пробормотал Ник. – Уже выхожу.

Дождавшись, пока вода из-под крана станет ледяной, Ник набрал ее в ладони и умылся. Прополоскал рот, намочил волосы. Пожалел о последнем, но назад пути не было. Проверив, не осталось ли неприглядных остатков на стенках унитаза, Никита повернул замок и вышел наружу. В прихожей его ждала Леся с чашкой горячего чая в руках. Сладкого, как он любил.

– Сам расскажешь или придется, как обычно, вытягивать? – Девушка взяла Никиту за руку и повела за собой.

Ребята веселились в гостиной, значит, кухня была свободна. Ник сел за обеденный стол и крепко сжал кружку с чаем,