взбирался по железной лестнице на пешеходный мост. Он думал, что к нему на лондонском экспрессе приедет его издатель, а затем расплакался, когда ты сказал ему, что линия закрыта два года назад. Это твоя вина, что он так расстроился.  То, что ты сделал было слишком бессердечно.

— Он не расстроился. Он писатель, не забывай. Он мог умереть от огорчения, но ни в коем случае не расстраивался. Если бы он расстроился, он не смог бы описать ситуацию в новом романе. Он слишком хитер, чтобы так проколоться и не написать об этом.

Билл выглядел обеспокоенным.

— Надеюсь, он не напишет обо мне, если поймает меня прячущимся в его квартире.

Я раздавил жука на столе. Билл уронил одного в виски, и он тут же умер.

— Он может написать об этой ситуации через десять лет. Но он не узнает, что ты здесь. Сейчас у него квартира на верхнем этаже, и есть чердак, куда он никогда не ходит. Если у тебя есть кровать и дюжина бутылок пива,  ты сможешь прятаться там столько, сколько захочешь.

Он схватил меня за локоть, словно собираясь сломать его.

— Майкл, я знаю, что некоторым бедным евреям приходилось вот так прятаться во время войны от немцев, но я бы не смог этого вынести, — он указал на свой висок. — Я видел тот дом в Амстердаме, где жила Анна Франк. Я не настолько силен. Через полчаса я бы сошел с ума.

— Хорошо, — сказал я. — Умереть. Полагаю, мне будет жаль, если ты это сделаешь, но я сделаю все возможное, чтобы ты не был на моей совести, когда я прочитаю об этом  — Я встал, чтобы уйти. — Я знаю, что лофт Блэскина — не дворец, но, по крайней мере в нем можно почти встать в полный рост. Поживи несколько дней. Что тебе терять?'

Мне эта ситуация наскучила, и я хотел вернуться в Верхний Мэйхем, чтобы посмотреть, нет ли каких-нибудь признаков Бриджит и детей. Я скучал по своей пелене страданий, потому что в своей суеверной манере думал, что погружение в агонию из-за  отсутствия Бриджит может вернуть ее быстрее, чем если бы я остался и хорошо провел время в Сохо.

Он раздавил еще одного жука, а затем усадил меня обратно в кресло.

— Все в порядке. Я сделаю это. И я ценю это. Но у меня есть к тебе просьба, и я надеюсь, ты ответишь «да».

— Ответом будет «нет».

— Ты еще этого не слышал.

— Тебя преследуют десятки самых безжалостных бандитов Лондона, а ты выдвигаешь условия.

— Нет, — сказал он, — я хочу найти  тебе работу. Вчера я слышал, как пара парней говорили, что Моггерхэнгеру нужен еще один шофер. Почему бы тебе не претендовать на эту должность? Он хорошо относится к своим сотрудникам. Ты работал на него раньше, не так ли? Нет, не воспринимай это так. Садись, старина. 

— Это было десять лет назад, и я оказался в тюрьме.

— Разве все мы не так? Ты спутался с Джеком Линингрейдом. И ты трахнул дочь Моггерхэнгера. Я не знаю, что было хуже в его глазах. Но Полли теперь замужем, а Джек Линингрейд переехал в Лихтенштейн.

У меня кружилась голова, но мне хотелось снова работать у Моггерхэнгера, потому что мне предстояло сесть за руль «Роллс-Ройса». Во-вторых, я бы заработал немного денег, а в-третьих, я мог бы еще раз попробовать Полли, замужем она или нет.

— А для чего это тебе?

— Причина в том, — сказал он, — что если ты работаешь на Моггерхэнгера, который, как и банда «Зеленых Ног», охотится за моими внутренностями, ты можешь получить немного информации о том, идет ли он по моему следу или нет. У меня будет друг во вражеском лагере, и я буду чувствовать себя гораздо лучше со своей собственной системой разведки и безопасности.

Я некоторое время молчал. И он тоже. Я не возражал против того, чтобы оказаться на переломном этапе долгой жизни, потому что иногда я представлял это по двадцать раз в день, но что заставило меня поежиться, так это то, что Билл тоже подумал об этом. Я был в ужасе от того, что не могу сказать, произошло ли что-то со мной или нет, поэтому изложил ему свое мнение по этому поводу так мягко, как только мог.

— Лучше упасть замертво или быть разрезанным на куски. Считай, что я в этой авантюре не участвую.

— Я не могу этого понять, — сказал он через минуту или две. — Я говорю тебе, что, если буду жив через шесть недель, то обещаю священной памятью моей умершей матери поделиться с тобой  и разделить поровну те сто тысяч фунтов, которые я спрятал. Если это не стоит твоего времени, то вообще ничего не стоит. Я знаю, что верность и дружба — драгоценные товары, Майкл, но даже у них должна быть цена. Я просто реалист и щедр.

Я был таким же жадным, как и любой другой мужчина, и думал обо всем, что мог бы сделать с пятьюдесятью тысячами фунтов. Я бы превратил железнодорожный вокзал в дворец с ковровым покрытием. Я бы отремонтировал платформы, отремонтировал пешеходный мост, разбил бы декоративные сады на своем участке дороги, а также поставил бы Бриджит новую печь и купил ей пылесос. Я бы также подарил Смогу шахматы с мигалкой, а если бы он не смог поступить в Оксфорд или Кембридж, я бы купил ему диплом американского университета, чтобы, если бы он захотел получить работу, он мог бы стать тайным членом коммунистическую партии и устроиться в Министерство иностранных дел. Потом, в старости, когда он станет полковником Красной Армии, мы могли проводить каникулы в его красивой уютной квартире в Самарканде, а летом даже в Москве. О, лучшие планы мышей и людей!

Он ухмыльнулся.

— Ну что, уговорил? 

— Ах ты престарелый, отсталый Шервудский лесник, — сказал я, — наверное, да.

— Оставь мой старый полк в покое. Иногда мне очень нравится твоя болтливость, но только не тогда, когда ты оскорбляешь Шервудских лесников. Лучший полк британской армии. У нас было уничтожено четыре батальона на Сомме, и Бог знает, сколько их было в последней партии.

Я извинился. Что еще я мог сделать?

— Но у меня вряд ли есть шансы получить работу у Моггерхэнгера.

— Кто знает? У него вообще-то есть слабость к исправившимся повесам. В этой жизни ничего не гарантировано, но ты можешь и получить ее.  Ты ничего не добьешься в этой жизни, если не попробуешь.

Меня он раздражал.

— Я