такого факта, который будет противоречить тому, что я собрал, и не обнаружит изъяна в модели, которую я построил». И такое отношение встречается, к сожалению, во всех сферах жизни: люди до последнего предела защищают свои концепции, теории, религию, философские убеждения, политические взгляды, потому что так страшно оказаться в разрушенном мире.

Поэтому дело, может быть, не столько в чуждости другого человека, сколько в страхе: если в том, каким является этот человек, на чем он стоит, окажется столько сути, столько реальности, столько правды, – что тогда станет с моей сутью, с моей реальностью, с моей правдой? Очень часто люди переносят свои сомнения, страх сомнений со своих построений на сам предмет. Люди боятся оказаться перед лицом доказательств, опровергающих их представления о Боге, о человеке, о вселенной и о науке. Они боятся, что их поставят под вопрос: «Если разрушится мое представление, где тогда будет мой Бог? Где будет драгоценный для меня опыт?» Но на самом деле ни Бог, ни опыт никуда не денутся, потому что, как я уже говорил, если мы не отождествляем реальность с нашим собственным пониманием, с интеллектуальным, рациональным пониманием, то она ничем не рискует. Существование материи не зависит от наших теорий о ней, так же как Бог не зависит от наших многообразных представлений о Нем. Потерять или обрести что-то можем только мы, но этого не стоит бояться.

Что вы можете сказать о том, как понимание или восприятие красоты связано с христианством?

Если позволите, я процитирую Достоевского. Он говорил, что совершенная красота явлена нам во Христе, Боге воплощенном. С точки зрения христианина, Христос являет совершенство человеческой красоты и откровение наполняющей Его Божественной красоты. С другой стороны, христианство требует цельности разума и сердца, требует нравственного отношения, то есть не только соблюдения правил, но подхода, который исключает то, что Андре Мальро[41] называет псевдоискусством или псевдокрасотой, – то есть явления разрушительные в нравственном смысле, потому что красота должна быть больше чем просто пленяющая и привлекательная форма. Если оглянуться назад, то я бы вспомнил существовавшее задолго до Мальро греческое определение совершенного человека – καλὸς κἀγαθός, что значит «красивый, добрый и храбрый человек», – идеальный образ христианского видения красоты. Я думаю, что для христианина неприемлемы разрушительные в нравственном смысле формы, потому что они являются ложью по сравнению с более глубокой и подлинной реальностью.

Лекция 3

Красота и реальность

Прежде чем приступить к сегодняшней теме, мне следует сказать нечто в продолжение вчерашней, чтобы связать мой первый доклад о красоте с тем, что я собираюсь сказать о значении уродства; мне кажется, это важно нам оценить и понять.

Вчера я говорил о том, что истину некоторые определяли как совпадение объекта с умственным представлением о нем и что я вижу в таком определении опасность. Это было бы совпадением не просто между умственным представлением и объектом: ведь ум мыслит в собственных категориях, – но между многообразной мистической реальностью, которую мы воспринимаем только частично и оцениваем несовершенно, и выражением, которое мы можем ей придать и которое очень относительно и зависит от нашего восприятия и от нашего умения выражать то, что мы восприняли. Что касается выражения, вчера я говорил, что есть два кардинально разных подхода: первый заключается в стремлении к чисто внешнему сходству, попытке создать изображение, которое было бы максимально похоже на предмет. Но даже это не так легко. Что такое сходство? Что действительно может отобразить то, что мы видим? Что более правдоподобно: фотография или портрет? Снимок дает точное изображение лица, события или пейзажа в определенный момент. Истинно ли оно? В некотором смысле оно абсолютно неверно, потому что на снимке изображены лицо или пейзаж, вырванные из жизненного потока. На лице этого человека не всегда такое выражение. С другой стороны, портрет не пытается просто передать черты изображаемого предмета в определенный момент.

Я хочу вам привести цитату из произведения Роберта Хайнлайна [42], на которую я случайно наткнулся, чему очень рад.

«Художник может посмотреть на симпатичную девушку и увидеть старуху, которой она когда-нибудь станет. Хороший художник может посмотреть на старуху и увидеть симпатичную девушку, которой она когда-то была. Великий художник может посмотреть на старуху, изобразить ее в точности такой, какой она есть… и заставить смотрящего увидеть симпатичную девушку, которой она когда-то была… более того, он может заставить человека с воображением армадила [43] увидеть, что эта прекрасная юная девушка все еще жива, хотя дряхлое тело и стало для нее тюрьмой. Он может заставить тебя ощутить тихую, бесконечную трагичность того, что не рождалось еще на свете девушки, которая в сердце своем стала бы старше восемнадцати, что бы ни делало с ней беспощадное время» [44].

Здесь тоже говорится о правдоподобии, но о правдоподобии иного рода. Это ви́дение, позволяющее человеку взглянуть на определенный момент в жизни и увидеть все, что прошлое привнесло в этот момент. Потому что каждый момент нашей жизни является итогом, обобщением всего нашего прошлого, но мы не различаем этого. Обычно мы замечаем только то, что видно на поверхности, что бросается в глаза под влиянием определенных обстоятельств и времени.

Поэтому правдоподобие важно, но какое правдоподобие: которое достигается на портрете или на фотоснимке? Или, может быть, с помощью более глубокого видения – видения, которое отказывается не только от внешности, но практически от любого материального подобия? Если позволите, я приведу вам пример из Писания, хотя я хотел избежать клерикализма и не говорить с точки зрения Священного Писания. Это отрывок, где рассказывается о Христе и женщине, взятой за прелюбодеяние. Ее приводят к Нему, она осуждена по закону Ветхого Завета, и, с точки зрения иудеев, которые привели ее, ей вынесен приговор. И Христа спрашивают, как Он решит поступить с ней. Он отвечает: «Кто из вас без греха, первый брось на нее камень». И когда все ушли, Он спрашивает у женщины: «Где твои обвинители?» – «Они ушли». – «И Я не осуждаю тебя. Иди с миром и впредь не греши» [45].

Я хотел бы дать вам интерпретацию этой истории, которая как раз отражает то, о чем я говорил. Христос не оспаривает внешние представления. Это не ложное обвинение, как в случае с Сусанной из Ветхого Завета, которая была ложно обвинена в прелюбодеянии, – здесь было реальное доказательство, фактическое доказательство. И что же Он сделал? Означает ли это, что Он просто отверг доказательства, решил, что они