все-таки сломили позицию деда. Он шепнул мне на ухо, что он боится, что его заставят платить за все медицинские услуги, в Германии это стоит очень дорого, и у него не хватит денег. Тем не менее, он все-таки согласился, боль была сильной. Еще он мне сказал, что под подушкой у него лежит денежная заначка пара тысяч марок, это мне на расходы, он хотел, чтобы на работу я не пошел, а ухаживал за ним, посещал в больнице. Я все понял. Ситуация была критическая. Надо было скорее везти деда в больницу. Я спросил, могу ли я поехать с ними. Мне ответили – конечно, без проблем. Здоровые санитары погрузили деда на носилки, быстро спустили вниз и устроили его в карете «скорой помощи». Я устроился на сиденье рядом. Взяв его за руку, я хотел поддержать в трудную минуту, мне и самому было не по себе. Машина быстро доставила нас в больницу, сразу на носилках закатили деда в смотровую, пришел врач, очень представительный, солидный немец. Осмотрел деда, дал указания готовить к операции, и ушел. Дед в это время как-то сопротивлялся, пытался даже угрожать своей палкой, с которой он ходил по улицам и зачем-то прихватил с собой на выходе из квартиры. Мне врачи сказали прийти часа через два. Когда операция закончится и будет ясно, что дальше. Деда увезли в операционную. Я вышел из больницы, пошел домой. В голове было какое-то смятение. Очень разные мысли крутились в моем мозгу. Ситуация была очень экстремальная. Я боялся. Что дед не выдержит операции. Но делать нечего. Надо было ждать и уповать на Господа, умение и квалификацию врачей, и на силу воли деда. Я не стал звонить домой в Орск. Решил подождать исхода операции. Так же пока я не звонил местным родственникам деда. Была ночь. Беспокоить их я не хотел. Нужно было добиться какой-то определенности. Все переживания я взял на себя.

Через два часа, уже под утро, я стоял у дверей реанимационного отделения. Надо заметить, что вход в больницу для всех посетителей круглосуточный, лишь в реанимацию пускали в определенные часы утром и вечером. Я увидел как провезли на каталке деда. Он был в сознании (давали местный наркоз). А он мне сказал, что у него было воспаление желчного пузыря. Его вырезали, сейчас уже все нормально. Подошел врач и объяснил мне через перевод деда, что операция прошла нормально, сейчас сделают укол, и дед будет спать. Недельку он полежит в реанимации, а потом его переведут в обычную палату. Посещать его в реанимации можно утром и вечером, а в палате как мне будет удобно. Подошла медсестра. Сделала укол снотворного и обезбаливающего. Я сидел с дедом рядом, держал его за руку, хотел ободрить его. Он заснул, я встал, вышел из больницы и пошел домой. Было уже утро. Я позвонил родственникам деда в Вайнгартене. Объяснил всю ситуацию. Рассказал, где и как его можно будет посетить и проведать при желании. Затем сам перекусил, помылся, после бессонной тревожной ночи наступил «отходняк». Клонило в сон. Я прилег на диване и вырубился на несколько часов. Организм брал свое. Ну и появилась какая-то определенность уже, операция прошла успешно. Теперь было дело за немецкой медициной и здоровьем деда. Я должен был морально его поддерживать. Ведь, на мой взгляд, психологически всегда легче больному, когда есть с кем поговорить, пообщаться, даже пожать руку, тем более с родным человеком. Планы мои изменились, но что поделаешь.

Позвонил домой, в Орск, рассказал маме все, что случилось. Вся моя работа пока сводилась к посещению деда утром и вечером. Больница располагалась примерно минутах в сорока ходьбы пешком от нашего дома. По расстоянию это было около двух километров. Утром и вечером туда-сюда я наматывал хороший километраж ежедневно. Кроме посещений деда, я гулял по окрестностям Вайнгартена и Равенсбурга, вел домашнее хозяйство (уборка, стирка, готовка). Но так, в принципе, больше ничем и не занимался. Если считать по времени, то восемь часов в дорогой занимало у меня посещения деда, пока еще находящегося в реанимации, остальное время был предоставлен сам себе. Было немного скучновато. Я позвонил племяннику деда Эрнсту, попросил его что-нибудь почитать. Он привез мне целую огромную сумку самых простых российских боевиков типа Седова, Сухова, Корецкого и тому подобной литературы, плюс кучу видеокассет (тогда в ходу еще были видеомагнитофоны) с российскими и советскими фильмами. Кстати, после этого случая, я больше не могу читать российский детектив – «наелся».

Возвращаясь из больницы утром домой, я увидел, что улицы Вайнгартена перекрыты, собралось огромное (по меркам городка с населением в двадцать пять тысяч человек) скопление народа. Отовсюду была слышна громкая музыка оркестров и лошадиное ржание. Я протиснулся сквозь толпу, и увидел торжественное шествие по улицам городка. Впереди на коне ехал епископ местного католического монастыря с базиликой, в руках у него была святая реликвия, хранящаяся в этом старинном монастыре с незапамятных времен – кровь Иисуса Христа. По легенде, легионер Лонгин пронзил тело Иисуса после трех дней висения на кресте. Кровь из тела Христа текла из раны. Легионер скатал ее с землей и получившиеся кровавые комочки он спрятал в мешочек. Позднее Лонгин уехал в Мантуйю (город на севере Италии, один из центров культуры мирового значения, по версии ЮНЕСКО). Реликвию там разделили на три части. Одна попала в Вайнгартен и хранилась там сотни лет. Местные жители каждый год устраивали шествия с этой реликвией. В них участвовали сотни лошадей и тысячи людей со всей Южной Германии. От каждого городка, села или общины участвовала команда добровольцев в старинных костюмах. Впереди каждой группы шел знаменосец с огромным знаменем каждого населенного пункта. За ним шел духовой оркестр и двигались всадники на прекрасных ухоженных лошадях. По статистике, в шествии ежегодно участвовало около пяти тысяч лошадей и около сорока тысяч человек – крупнейшая в Европе процессия с лошадьми. Могу добавить, что, по моим наблюдениям, лошадей в Германии очень любят, эти прекрасные огромные животные часто живут прямо в домах местных жителей в городе и в сельской местности.

Посмотрев все торжественное шествие, я двинул домой. Единственным минусом этого праздника были кучи лошадиного навоза, лежащие на улицах городка по ходу процессии. Запах стоял соответствующий. Кучи навоза бросились тут же убирать маленькие трактора-чистильщики, они сгребали лошадиный помет в кучи и грузили в мусоровозы. Многочисленные участники и зрители этого торжественного шествия разбрелись по уличным кафешкам, рекой полилось пиво, праздник продолжался. Я же отправился домой, вечером мне надо было идти проведывать деда.

Через неделю его перевели из реанимации в отдельную палату. Стало проще по времени, как я уже говорил, в немецких больницах посещение круглосуточное. Уровень немецкой медицины я описывать не буду, мне было с чем сравнивать. Пару лет до описываемых событий мой отец попал в нашу орскую местную больницу с прободением язвы, и я прекрасным образом увидел, что творится и какое отношение к больным в наших российских медучреждениях. Обедал и ужинал я вместе с дедом в больнице, дело в том, что порция, подаваемая пациентам, была огромной, нам хватало на двоих. В конце третьей недели пребывания в больнице деда должны были уже выписывать. Швы, вернее металлические скобки, сняли, назначили кучу лекарств. Заживала рана. Но состояние общее было, конечно, еще тяжеловатым. Ходить дед мог очень немного. Сложно было вставать и двигаться. Но в больнице делать больше было нечего. В день выписки я пришел пораньше. Помог одеться деду, долго ждали бумаг от врача, сидели в зале ожидания больницы. Наконец-то бумаги выдали, нам вызвали такси, на больничном кресле-коляске я отвез деда к машине, с помощью шофера и санитара погрузили на заднее сиденье, и мы поехали домой. Выгрузились, отпустили машину, и довольно долго, с остановками и отдыхом, поднимались на второй этаж. Переступив порог своей квартиры, дед добрался до дивана и облегченно прилег. Дома и стены