— Значит, в штрафбате, говорите, были? За избиение офицера? — нарушил Юрьевский напряжённое молчание.

— Именно. Целый месяц там провёл.

— Разве не три месяца полагается за такое нарушение?

— Суд решил, что три — слишком много. Суду виднее. Никто не пострадал, а тот, кто выносил приговор, как мне думается, был предвзят. Рад, что справедливость восторжествовала.

— Никому не позволено нарушать порядок и уж тем более наносить побои офицерам. Вы должны это твёрдо запомнить на будущее, курсант. Иначе последствия могут быть куда хуже.

— Кое-кто заслуживает того, чтобы получить по лицу. Я думал, мы здесь боремся с тьмой, а не занимаемся интригами. Удивительно, как некоторые офицеры становятся пешками в руках более влиятельных князей и служат их интересам, словно и не аристократы вовсе, а холопы.

Если бы Юрьевский не был причастен к провокации, он не принял бы это на свой счёт. Но он всё понял.

— Вы поосторожнее со словами, Озёров.

— А что такого? Почему мои слова вас так задели?

— О том, что мы едем в форт восемьдесят восемь, знаю несколько человек. Предупреждаю на всякий случай. Так что не советую играть с огнём.

Вот Юрьевскй и открыл карты. Он боялся, что я убью его. Почему боялся? Ответ был очевиден.

— А ещё все знают, что в окрестностях бродят тёмные, — напомнил я. — Порой случаются нападения, порой с плачевными последствиями.

— Тёмные далеко отсюда. По крайней мере, сильные.

— Если честно, мне плевать. Никто не смеет посягать на мою жизнь и мою собственность. Каждый, кто сделает это — поплатится. Мне плевать, какие он носит титулы и звания. Если кто-то считает, что, надев погоны, он получает неприкосновенность, то сильно ошибается. Не надо переходить черту. Однажды моему терпению настанет конец.

— Не надо громких слов, Озёров. Думаете, вы — власть? Вы обычный бедный землевладелец, ничего особенного из себя не представляющий, если не брать во внимание ваш довольно высокий ранг.

— Власть тот, у кого сила. А у кого её нет, рано или поздно лишится всего. Можно носить погоны, но быть жалкой марионеткой, которую дёргают за ниточки.

Я хотел разозлить генерала. По сути, он был либо послушной пешкой Третьяковых (ну или кто там попросил его избавиться от меня), либо продажной скотиной, не гнушающейся никакой грязной работой. Юрьевский должен понять, кто он в моих глазах. Пусть знает это. А на кого он обратит свою злость, уже не так важно. На меня — умрёт здесь и сейчас, на своих «покровителей» — в стане врага начнётся раздор, что тоже неплохо.

По-хорошему, Юрьевского следовало наказать, но если он исчезнет по пути в восемьдесят восьмой форт, все подозрения падут на меня. К тому же он являлся лишь промежуточным звеном, пешкой в чьей-то игре, и подставляться ради него не имело никакого смысла. В первую очередь следовало убрать кукловода.

— Вы остры на язык, Озёров. Однажды договоритесь до того, что никакой адвокат не поможет, — генерал ожидаемо принял мою реплику на свой счёт.

— Я просто не понимаю, что от меня хотят? Убрать с дороги? Кому-то не понравилось, что я приехал в Первосибирск? Местные порядки нарушил? Неужели эти дебилы не осознают, что сами себе роют могилу? Я ведь пойду до конца. Многие уже испытал мой гнев на собственной шкуре, испытают и остальные, когда придёт их черёд. Это не закончится хорошо.

Генерал не ответил, опять воцарилось молчание. Я продолжал краем глаза пристально следить за ним. Пока Юрьевский не предпринимал враждебных действий. Возможно, он и не собирался сейчас убивать меня, а вначале хотел понять, с кем имеет дело. Если так, хорошо бы понял и пришёл к правильным выводам.

— Кто вы, курсант Озёров? — прямо спросил меня Юрьевский.

— Мне думается, вы читали моё личное дело. Сами всё знаете.

— Княжеский отпрыск из Нижнего Новгорода. Получил наследство, переехал в Первосибирск. Так гласит официальная версия.

— Что вы от меня хотите услышать? Какую-то тайну? Да, так всё и было, очень просто и банально.

— Слабо верится во всю эту историю.

— Во что именно? Кто я, по-вашему?

— Вот мне и хотелось бы знать.

— Мне тоже многое хотелось бы знать, например, кто хочет меня убрать.

— Вы многим успели перейти дорогу. У вас талант находить неприятности на свою голову.

— Значит, вы выполняете некое коллективное поручение?

— В каком смысле?

— В прямом. Первосибирская знать вам поручила сгноить меня в штрафбате?

Юрьевский даже усмехнулся:

— Ещё раз говорю, поосторожнее со словами и… со своими фантазиями.

— Да будет вам. Рано или поздно сам всё узнаю. Можете снова попытаться отправить меня в штрафбат, но из областей тьмы я вернусь сильнее, чем был. Ещё раз говорю, не тому перешли дорогу. Так и передайте своим… «друзьям».

Я не просто так упомянул о том, что тьма делает меня сильнее. Интересно было посмотреть, что теперь предпримут враги? Хотя что они могут сделать? Запретят ездить в тёмные области? Это никому не под силу. Как минимум Юрьевский десять раз подумает, прежде чем снова попытаться запихнуть меня в штрафбат.

— Напрасно бросаетесь угрозами, — произнёс генерал как-то лениво, словно ему надоел уже этот разговор.

— Я просто объясняю сложившуюся ситуацию. В ваших же интересах понять её. Кстати, господин генерал-лейтенант, а где мои награды за подвиги?

— Подвиги? Вижу, вы не болеете скромностью.

— Просто это было бы… справедливой компенсацией, я считаю.

Я подумал, награда могла бы стать знаком, что Юрьевский отказывается от вражды со мной. Теперь это его выбор: остаться марионеткой в руках Третьяковых (или кого-то ещё) или проявить благоразумие и прекратить конфликт, пока дело не зашло слишком далеко.

Разумеет, были у меня и более меркантильные соображения. Награда — это не только маленькая круглая железяка, но и денежное вознаграждение, а так же отметка в личном деле. А то что же получается, отметка о штрафбате будет, а о моих подвигах — нет? Непорядок.

— Считайте что хотите, Озёров, — отрезал генерал.

— Зря вы так. Себе же яму роете. Могу ведь и уйти со службы. А великих мастеров не хватает на границе. Стоило мне уехать, как форт пал. Придётся опять двигать рубеж, а потом опять и опять, пока человечество не окажется загнано в города, а вокруг останутся только тьма и твари из бездны.