спасает влюбившийся в неё молодой русский врач, и вместе они добираются до уютной и безопасной долины. Как я понимаю, этот «оригинальный ход» придумал Тимоша. Но никакого молодого врача в реальном лагере не было. В хилом медпункте, под который оборудовали заброшенный склад, Зарина нашла трёх пожилых, усталых до невразумления медсестёр и такого же пожилого сер­ба, хирурга и терапевта в одном лице, совершенно замученного отсутствием инструментов, лекарств, вообще какой-либо помощи. Единственное, что слегка утешало: её ролики на нашем канале всё- таки появлялись. Причём здесь, в лагере, стало окончательно ясно: появлялись они только после того, как она их отсылала.

Значит, это не бесполезно. Значит, — трудно поверить, — но её фантастическая связь с прошлым всё же работает. Пусть в одну сторону, пусть не откликаются, но её записи смотрят, их обсуждают, и это — ну почему бы не помечтать, — вероятно, может что-нибудь изменить.

К сожалению, пока ничего не меня­лось. К этому времени уже полностью скрылась под водой Голландия. Ни дамбы, ни лихорадочно возводимые заграждения её не спасли. Такая же участь постигла северные регионы Германии, Польши и Прибалтийских республик. Балтийская трансгрессия, как её классифицировали климатологи, захватывала теперь значительные части Швеции и Финляндии. Впечатлял репортаж из Копенгагена: над водой были видны лишь шпили церквей и крыши некоторых, самых высоких домов. Швейцария, в свою очередь, задыхалась от миллионов беженцев. Разразился международный скандал: земли в Альпах и Пиренеях, те области, что не доходили до ледников, оказались скуплены крупными корпорациями, представлявшими, судя по всему, богатейших людей Земли. Там были возведены ограждения: рвы, заборы, спирали колючей проволоки, выставлена охрана, стрелявшая, послухам, не только поверх голов. Общественные организации требовали разбирательств, правительства, те, что ещё сохранили какую-то власть, клялись, что, безусловно, будет проведено тщательное расследование, как только обстановка нормализуется.

Сбывался прогноз эксперта, путавшего когда-то всякими ужасами. География Земли быстро менялась. Под водой оказалась почти половина Франции, включая Лилль, Париж, Орлеан, Пуатье, Бордо, от собственно Англии сохранилась лишь узкая возвышенная гряда севернее реки Тис, практически исчезла с карты мира Ирландия, а вместе с ней и большинство островных государств. На территории США Атлантический океан достигал теперь Великих озёр, затоплено было также почти всё Тихоокеанское побережье. В России же превратился в полуостров Урал, отъединённый ныне языками проливов и от Сибири, и от заболоченной Европейской части. Не лучше обстояло дело в Индии и Китае...

Экономисты и политологи, несмотря на растерянность, дружно сходились в одном: главной угрозой миру является ныне продовольственная проблема, по­скольку потеряны громадные посевные площади. На человечество надвигается глобальный голод.

Странное зрелище представлял сейчас наш канал «МИМ»: после жутковатых кадров о гибели Амстердама, где крупным планом было показано, как захлёбываются в приливной волне десятки тысяч людей, шла реклама какого-то фуфломицина, якобы предохраняющего от всех болезней и бед, или симпатичные девушки, под музыку, сменяя друг друга, демонстрировали купальники, которые станут модными в нынешнем летнем сезоне. И уж совершенным кошмаром выглядел Кот Бармаглот, он хватался за голову, дурашливо подпрыгивал и кричал: «Ой!.. А куда делась эта... Ну, как её?.. Великобритания?..» Или зажмуривался как бы от ужаса: «Ой-ёй-ёй!.. Америка наполовину затоплена!.. — приоткрывал хитрый глаз. — Ну, может быть, ей так и надо?..»

И дальше:

—  Смотрите!  Смотрите  нашу  «Историю будущего»!..

«Анода», как и следовало ожидать, нашла выход из тупика. Теперь мы с Лёликом лишь технически обрабатывали приходящий от Зарины материал, а собственно контент канала и всё его рекламное обрамление формировала некая специальная группа. Сидела она в главном здании, и кто в неё входит, я, например, понятия не имел.

Ирма тоже перебралась в главное здание. Она ещё оставалась менеджером ка­нала и формально сама все эти новшества вводила и контролировала.

Кира сухо заметила:

— Я вас предупреждала.

Но что значит «предупреждала»? Что я в такой ситуации мог предпринять? Какие у меня возможности? За время после Нового года я видел Ирму вживую всего один раз. Совещания по зуму — не в счёт.

Застал я её в кабинете, когда она, по­ видимому, окончательно расставаясь с нашим флигелем, собирала всякие свои мелочи.

Я молча кивнул.

Ирма тоже молча кивнула.

Затем я сказал:

—  Знаешь,  эти  ролики  наши...  Пред­ставь на секунду, что они и в самом деле из будущего...

А Ирма, складывая что-то в пакет, опять кивнула:

— Да-да, я поняла... Ну что же... Из будущего — значит, из будущего. Ничего не имею против. Конец света — востребованный товар.

Чувствовалось, что ей не до разговоров. Краем уха, от той же Киры, я слышал, что «Анода» параллельно фильму разрабатывает сейчас большую компьютерную игру — целый мир под названием «Вели­кий потоп» о судьбе человечества в эпоху гигантского наводнения. Составляются карты будущих затоплений: для Европы, для Азии, для обеих Америк, формируется веер стратегий для разных стран, прорисовываются наиболее эффектные эпизоды, например, «Битва за Альпы», или «Война в Пиренеях», или ещё «Император Океанских равнин». Задействована в этом целая куча людей. Пытались подключить Лёлика, но он наотрез отказался.

Мне он, не отвлекаясь от компьютера, вяло сказал:

— В наших руках оказался рычаг, могущий повернуть историю. И что?

Я ответил:

—  В  том-то  и  дело,  что  не  в  наших руках.

Лёлик смотрел в экран:

— Наверное...

Он был явно где-то не здесь.

Впрочем, я тоже был где-то не здесь.

Ирма,    выходя    из    кабинета,    слегка обернулась:

— Если конец света невозможно предотвратить, то его надо продать.

— Зачем? — спросил я.

И Ирма усмехнулась:

—  Элементарно.  У  нас  должно  быть достаточно денег, чтобы спастись.

Больше я её никогда не видел.

И вообще: всё вдруг стало... вроде как исчезать. Из того мира, к которому я привык, из моего личного благоустроенного бытия стали выпадать целые жизненные фрагменты, оставляя после себя даже не пустоту, не провалы, а некое слепое ничто. Словно рушились одна за другой стены дома, открывая меня пронизывающим сквознякам.

Первым из моего мира исчез Лёлик. До лета он ещё как-то держался: кряхтел, подёргивался от возмущения, но всё же грамотно монтировал ролики,

сдавая их точно в срок. Но однажды июльским солнечным днём в асфальтовый дворик перед нашим флигелем явилась компания мальчиков и девочек в ярких разноцветных одеждах, поставили раскладные стульчики (где только их взяли?), расселись полукругом и, молча, словно гипнотизируя, уставились на окна студии.

— Что это они? — ошарашенно спросил я.

— Ждут меня, — без всякого удивления ответил Лёлик.

После