— Боже! Это как? — Воскликнула я — Насколько я поняла, Вера Петровна начала колдовать задолго до рождения у неё сына.

— Плохо. Тогда он мог родиться со всеми задатками той тёмной сущности, с которой контактировала его мать.

— Но он вполне нормальный человек, работает, у него есть дочь. А дочь? Она тоже может быть тёмной?

— Нет, скорее всего, нет. Не он же ребёнка вынашивал. А то, что он кажется тебе вполне нормальным, так ты ведь не думаешь, что он должен выглядеть как чёрт? С рогами и хвостом.

— Аня, мне в это не верится. Он в общении очень такой позитивный, к людям нормально относится.

— Да, да, бабушек через дорогу переводит. Оля, он может просто быть паразитом. То есть, качать энергию из окружающих, и передавать её своему хозяину.

— Хорошо, я тебя поняла. Мы сначала с Верой Петровной поговорим. А там видно будет.

— Звони, если нужна будет помощь. И ещё, сын — это вторично, ты понимаешь? Уничтожите хозяина, и распадутся все связи. Сосредоточьтесь на истинном корне зла.

Анфиса и так поняла, о чём мы говорили с Анной, и стояла, задумавшись. У меня тоже был лёгкий шок от разговора с Анной. Как связать воедино грибницу, отца Анфисы, голоса в лесу, сонное заклинание, Веру Петровну и проклятие Григория Ивановича?

— Как ты думаешь, мы готовы с тобой поговорить с Верой Петровной начистоту? — Спросила я Анфису — Мы можем ей показать тетрадку.

— Надо подумать. Что ей эта тетрадка! Всегда можно найти кучу отговорок. — Анфиса пожала плечами.

— Тогда сказать про сонное заклинание. От этого труднее найти отговорку. — Не отступала я.

— Оля, я думаю про Гришу. Может с этого и начать. Она же не враг своему сыну. Наверняка хочет его избавить от хозяина. Самое главное, чтобы она поверила, что мы хотим помочь. А это будет не просто.

— Знаешь, утро вечера мудренее. Давай завтра сходим на кладбище, а там видно будет. Ещё мне сегодня Паша Шубин рассказал про то, что он с бабушкой в лесу голос слышал, из- за этого они даже поплутали немного. Предлагает туда сходить.

— Что там делать? — Пожала плечами Анфиса — То, что они голос в лесу слышали, это не новость. У нас давно уже люди слышат голоса в лесу, и плутают иногда, правда, всё на лешего списывают. Я сама не слышала эти голоса, но Лидия Ивановна, которую мы с тобой днём встретили, она не раз слышала. А один раз она в беспамятстве ночь провалялась в лесу. Она же одна живёт, вот никто и не спохватился, что она из леса не вернулась. А утром она очнулась, лежит на земле, а рука расцарапана. У неё потом долго рука болела, рана не заживала. Как она упала, не помнит. Помнит только, как ей кто-то сказал, чтобы она его напоила, и что после этого вроде какой-то шум был, или борьба. И всё. Очнулась утром.

— Господи, всё больше убеждаюсь, до чего же аномальная зона здесь у вас какая-то. И что, неужели никто не пытался узнать, кто разговаривает с людьми?

— А как узнаешь — то? Это ведь не радио, что с утра до вечера говорит. И не часто это бывает. Если кто и услышит голос, расскажет в деревне, люди поговорят между собой, а потом со временем забудется. Единственный раз, помню, когда вся деревня бурлила, так это я ещё в школе училась. В лесу ребята у нас заблудились, из нашего класса, трое, их всю ночь искали. А потом они сами вышли к деревне, под утро. Рассказали, что ехали на велосипедах по лесной дороге, и услышали, что кто-то плачет. Они сначала мимо проехали, а потом вернулись, велосипеды побросали на дороге, в лес пошли. И всё слышат, что где-то близко плач, прямо перед ними, а дойти не могут. Встали, покричали, но вглубь леса решили не заходить, боязно. Повернули обратно к дороге, да выйти к ней не могут, ходили всё кругами, ходили, и только к утру вышли, там их и нашли. Все бледные такие, напуганные. А Лёнька Шубин сказал, что они возле какой-то коряги сидели. А остальные этого не помнят, говорят, что только ходили, нигде не сидели. Лёнька чуть не ревёт, говорит, что там очень страшно было, холодно, и к ним кто-то подходил, сказал, чтобы домой быстрее шли, нельзя тут им быть. Поисковая группа пошла по их следам, но ни коряги не нашли, ни следов никаких не нашли. Всю округу выходили, никого не встретили. Подумали, что Лёнька с перепугу придумал. Их, понятно дело, сгоряча-то наказали. А потом у Саньки, который был самым старшим из них, голова начала кружиться, кровь из носа стала бежать, он даже несколько раз в обморок падал. Он по ночам от страха так кричал, что по всей деревне слышно было. Его в больницу положили, обследовали. Его там долго лечили, он только месяца через два домой вернулся. Отец Санькин, а он у него охотник, не раз по тем местам ещё ходил, всё осматривал, да только без толку.

— А где этот Санька теперь?

— Он на севере работает, вахтовиком. Живёт в Сургуте. Всё у него нормально.

— А третий кто был, не Григорий ли Иванович? — Спросила я.

— Нет, я уж и не помню, кто с ними ещё был, но точно не Гришка.

— А Григорий Иванович никогда ничего такого не рассказывал?

— Никогда, он даже смеялся над всеми этими рассказами. Не верил в них.

Вдруг хлопнуло окно. Мы повернулись, и увидели, что крайнее окно, которое выходит на улицу, кто-то быстро закрыл. Мы переглянулись.

— Знаешь, Оля, что я думаю, — сказала Анфиса — сначала я одна с тётей Верой поговорю. Я, всё-таки, не чужой ей человек, она охотнее мне одной откроется.

— Хорошо. — Согласилась я — Только запиши мой номер телефона. На всякий случай. Если что, позвони. Когда будешь с ней разговаривать?

— Завтра вы уедите, а я вечером и поговорю. Надо ещё обдумать, что и как сказать.

Мы вернулись в дом. Наташа с Григорием Ивановичем сидели в доме, смотрели телевизор. С ними были Вера Петровна с Иваном Рафимовичем. Может, они и не слышали, о чём мы с Анфисой говорили, телевизор у них был включен, а он как раз возле окна стоит. Мы с Анфисой зашли к ним, Вера Петровна нас сразу же отослала в баню, так все остальные уже,