Шрифт:
Закладка:
– Я знаю, что ты сдохнешь в море. – Растрескавшиеся губы старика растянулись в жутковатой улыбке, обнажая желтые, но крепкие зубы. Глаза у него тоже были желтые, янтарные, птичьи. Борода топорщилась вперед и шевелилась от вшей.
Людо тянул друга прочь, но Арон не двигался. Потом медленно наклонился к земле, взял камень.
– Если кто сдохнет, так это ты.
Камень ударился о стену, и старик захохотал.
– Да что ты творишь! Пошли! – голос Людо звучал как будто в отдалении.
Горячая волна гнева разлилась от затылка до пят. Арон сжал кулаки.
Еще один камень пролетел мимо цели, и смех старика стал еще громче, как будто кто-то выбивал дробь на барабанах.
– Ну! Сопляк! Кинь еще! – глумился сумасшедший, и его желтые глаза сверкали. – Мазила!
Камень. Еще один. Еще.
Последний попал старику в живот. Тот согнулся, выкрикнул что-то резкое и тут же выпрямился.
Но у Арона уже были полные руки камней, и он бросал их, бросал, пока старик сперва просто пытался увернуться, потом – защититься руками, потом – убежать, уползти, цепляясь за стену. Арон бежал за ним, и камни летели в цель.
– Что, ворон, улететь-то не можешь? – кричал ему вдогонку Арон.
Но старик хохотал в ответ, вопил, что он Эрме-Ворон, что Арон умрет. И вся его семья умрет. И весь этот вонючий мерзкий город передохнет от чумы и проказы. Запах лисьего логова кружил голову и делал мысли смутными, нечеткими.
– Перестань! – Людо хоть и был слабее него, но с такой силой рванул Арона к себе, что тот чуть не упал. Это дало пару мгновений Эрме, и тот скрылся в темноте одного из проулков, откуда навстречу мальчишкам выскочила огромная – с собаку – крыса. Она встала на задние лапы, понюхала воздух и побежала прочь.
– Ты знаешь, что будет, если убить Эрме-Ворона? – Арон не говорил – злобно шипел. – Его силу получишь, вот что! А теперь – что? Теперь мы с носом, он сбежал, превратится в птицу – и поминай как звали.
– Может, его силу нам даст это? – Людо протянул Арону что-то небольшое, прямоугольное. Книга. Она ухмылялась кожаным переплетом, поблескивала бронзой, как воин – доспехами. Видно, старикашка потерял ее, когда улепетывал.
Эта книга долго ждала, когда ее возьмут в руки.
Когда ее прочтут.
11
– Всего три медяка! Три медяка – и вы сможете увидеть прекраснейшие и знаменитейшие башни Дарреи! Узреть Поющий фонтан и загадать желание в Древоликом лесу! Три медяка! Мост Тинно и площадь Сорока Повешенных! Три…
Пронзительные вопли уличного зазывалы липли, как грязь: хочешь отодрать, а не получается. Саадар даже головой потряс – до чего же мерзко кричал этот пройдоха! Будто по металлу скреб ногтями. Зачем платить ему деньги, Саадар не понимал: посмотреть на башни можно было и бесплатно, а в Жемчужное кольцо, где жили богатеи, без нужной бумаги не пускали. Вряд ли такая бумага имелась у этого горлопана.
Но чем ближе Саадар подходил к Застенью, где обитал, тем реже встречались такие зазывалы.
Здесь, на кривых улицах без названий, куда больше было нищих и бродяг. Они сидели у обшарпанных стен домов, завернувшись в свои лохмотья, и просили подаяние у сердобольных горожан. Некоторые выставляли напоказ язвы и нарывы, страшные гнойные раны, изжелта-красные, с запекшейся сукровицей, на которых гроздьями висели жирные мухи. Одни простирали руки и хрипели что-то неразборчивое, другие грозились концом света, третьи выли и жаловались на свою судьбу. Калеки, юродивые, бродяги – тут всем им было раздолье.
Именно здесь и начиналось Застенье: грязь, помои, уличные мальчишки с голодными и злыми глазами, старухи с отвратительными лицами, женщины в ярких обносках, выставляющие напоказ свое тело. И – могучий смрад от реки, от дубилен, от порта.
Саадар оглянулся на оставленные позади светлые улицы Бронзового и Железного колец. Не очень-то беспокоятся сановные господа о таких вот выгребных ямах, тут и стража-то лишний раз не пройдет. А вот ему выбирать не приходится – на хорошую комнату деньги еще заработать надо.
Он остановился напротив дома, где снимал угол под самой дырявой крышей.
Из полуподвального оконца кабака скудный свет падал на подгнивший деревянный настил. Внутри, в слоистом табачном дыму, пили и дрались, играли в кости и снова пили. Пьяные выкрики долетали до него, приглушенные звонким стуком дождя.
В низкий зал набилось множество разного люда, было шумно, дым стлался под потолком. В огромном очаге жарился на вертеле поросенок, истекая жиром. Могучая смесь запахов жарящегося мяса, чада, пота и немытых тел оседала сальным послевкусием на языке.
Саадар протиснулся в самый конец, где было чуть свободнее, нашел себе местечко за столом. С сожалением расстался с несколькими монетами. Хорошо хоть, еда оказалась вполне сносной, не подгорелой и не жесткой, щедро залитой чесночной подливкой – видать, мясо несвежее или вовсе не свинина, а собачатина – и то в лучшем случае…
Он ел, но краем глаза следил за тем, что творится вокруг. Слушал разговоры. Возможно, узнает чего интересное: задерживаться на стройке он не собирался. Платили там действительно скудно, и все деньги уходили на оплату комнатушки да на немудрящую еду. Саадар же надеялся на занятие более привычное – наняться в охрану или, может, вместо какого-нибудь мальчишки ввязаться в драку на шпагах или пистолетах. Но двое соседей, что орали громче остальных, обсуждали какие-то другие дела.
– Мерзкая работенка, я тебе скажу. Целый день говно это за собаками собирать. Зато платят в дубильнях хорошо. Не жалуюсь! Раз в каждое пятидневье хожу Маллару молитву вознести. И новый сюртук купил себе!
– Это чего. Работка как работка. А мне приходится трупы вылавливать из каналов. Слышал? Вчера троих туда… Важные шишки были. А все – того!
Оба захохотали, едва ли не согнувшись пополам.
– А что, не боишься, что «Рука» тебя словит и тоже – того? Говорят, в прошлое пятидневье эти ребята резню устроили. Из сточных труб дерьмо текло пополам с кровищей.
– Я их не видал, – протянул тот, что рассказывал про трупы. – Байки это.
– И город? Который в катакомбах? Тож не видал?
Его собеседник разочарованно что-то промычал в ответ.
Но Саадару стало интересно. Про катакомбы и на стройке болтали: что, мол, в этих катакомбах люди живут. Беглые преступники, каторжники. В это Саадар верил охотно – где-то ведь надо всем им обитать? А Застенье и так кишело ворами да попрошайками, как плащ бродяги – блохами.
Еще говорили – и уж на это он только смеялся, – что живут там оборотни. И другая нечисть. И вся она под городом, под этими красивыми дворцами и виллами сенаторов, только и ждет случая, когда можно будет полезть отовсюду, из каждой дыры.
– Эй, приятель, сыграть с нами не хочешь? – К нему обернулся один из тех двоих. Наверное, увидел, что он слушает. Или просто совпадение…
– Во что? – без особого интереса спросил Саадар.
– В кости.
Не успел он оглянуться, как младший из них – рыжий с перебитым носом – уже доставал затертые кости и карты. Второй – лысый – ухмылялся.
Удача сама шла в руки. Саадар чуял это. Еще пятидневье назад он неприкаянно шатался по городу, а теперь – и работу нашел, и лишняя монетка имелась.
А удачу – хитрую Ретту – надо было ловить за хвост.
– Давайте, чего б не сыграть! Дело!
Саадар нарочно говорил, как будто уже захмелел, хотя зорко следил за тем, что делают те двое.
– А ты, никак, ветеран? – спросил лысый. – Что, небось, хорошо вам сейчас? На казенных харчах? Сенат вам пенсию немалую положил, а?
– Угу, – кивнул Саадар. Пенсия! Он усмехнулся про себя. Если жалкую выплату, которую он получил, уходя из армии, можно назвать пенсией…
Сенат врал. И самое худшее, что ему верили. Разумеется, верили, ведь Рутен слишком далеко, а возвращались оттуда слишком немногие… Сенату удобно называть ту войну освободительной и праведной, хотя не было ни того ни другого. Врал Сенат о том, что заставило командармов отозвать солдат с полей сражений. Врал о рутенских мятежниках, за которыми встал призрак далекой, но почти всесильной Алмарры с ее воинами-магами. Об оружии, которое этот призрак им дал.
Не было у рутенцев никакого иного оружия кроме собственной храбрости и умелых командиров, и родной земли под ногами.
– Ну вы и храбрецы! Баба твоя гордится, небось? Что ты Рутен прошел? – Лысый хлопнул его по спине, выражая одобрение.
– Угу, – кивнул Саадар. И сжал кулак. Но лысый то ли не заметил, то ли решил, что это ничего не значит. И продолжил:
– И я бы пошел, но туда кого попало не брали! А ты, я смотрю, шишкой был?
Саадар запоздало вспомнил, что не подумал снять медные бляхи с ремня.
– Угу. Мой ход.
– Чой-то ты неразговорчивый! – хохотнул лысый.
– Я не любитель болтать. – Саадар кинул кости. – Тем более о Рутене. Так что извиняйте.
Ему не везло – три медяка уже ушли лысому. А тот, опьяненный вином и удачей, не хотел молчать.
– А давай-ка это… Споем! А? Ты же знаешь песню солдатскую! Как там – «и порастут поля сраже-ений желтоцвето-о-ом! И солнце будет греть, как со-о-отни лет наза-ад…»
Саадара
