— Поймите нас, пожалуйста, правильно. Будущее Романовых выглядит несколько мрачно.

Казалось, что доктор начинал медленно понимать. Его взор переходил с одного на другого. Медленно, почти запинаясь, решился на ответ:

— Мне кажется, что я вас правильно понял, господа. Но, видите ли, я дал Царю мое честное слово оставаться при нем до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить Наследника одного. Как я могу это совместить со своей совестью? Вы все же должны это понять. <…> Если Россия гибнет, могу и я погибнуть. Но ни в коем случае не оставлю Царя! <…> Меня радует, что еще есть люди, которые озабочены моей личной судьбой. Я вас благодарю за то, что вы мне идете навстречу. Но помогите этой несчастной семье! Вы сделаете хорошее дело. Там, в том доме, цветут великие души России, которые облиты грязью политиков. Я благодарю вас, господа, но я остаюсь с Царем!

Боткин встал. Его рост превышал всех.

— Мы сожалеем, доктор, — сказал Мебиус. — В таком случае поезжайте опять назад. Вы еще можете передумать»{942}.

Здесь следует сказать, что доверять Мейеру надо весьма осторожно. В его мемуарах много неточностей, а порой и явного несоответствия с реальными событиями. Посещение Боткиным революционных властей не подтверждается более никакими документами. В дневнике Императрицы Боткин часто упоминается в связи с тяжелыми почечными коликами, которыми тот страдал особенно в Екатеринбурге. При этом Императрица Александра Федоровна вела свой дневник очень подробно, отображая в нем любые важные события дня. Если бы Боткина вызывали куда-нибудь из Ипатьевского дома, то, конечно, Государыня или Государь обязательно написали бы об этом в своих дневниках. Но тем не менее в воспоминаниях Мейера, скорее всего, имеются отголоски подлинного разговора с Боткиным. Этот разговор мог состояться непосредственно в Ипатьевском доме, во время одного из посещений его комиссарами. Для них переговорить с Боткиным не представляло большого труда, так как доктор был посредником между Царской Семьей и большевистскими властями. В пользу того, что подобный разговор имел место, говорит начатое и неоконченное письмо Боткина «другу Саше», которое Боткин начал писать незадолго до смерти: «Дорогой мой, добрый друг Саша, делаю последнюю попытку писания настоящего письма, по крайней мере, отсюда, хотя эта оговорка, по-моему, совершенно излишняя: не думаю, чтобы мне суждено было когда-нибудь откуда-нибудь еще писать, мое добровольное заточение здесь настолько же временем не ограничено, насколько ограничено земное существование. В сущности, я умер — умер для своих детей, для друзей, для дела. Я умер, но еще не похоронен, или заживо погребен, как хочешь, последствия почти тождественны»{943}.

Последние недели земной жизни Царской Семьи проходили в обычном для екатеринбургского периода режиме: редкие прогулки, чтение книг, вечерний чай и карты. Император Николай II писал в своем дневнике от 9/12 июня: «По письменной просьбе доктора Боткина нам разрешили полуторачасовые прогулки»{944}.

Однако в «Книге записей дежурств» не имеется никаких указаний ни на письменное заявление Боткина, ни на то, что прогулка Царской Семьи была больше обычной. При этом в «Книге дежурств» четко фиксировались все письменные и устные обращения и заявления доктора Боткина, а также все изменения режима содержания. Между тем о прогулках 9 и 12 июня в «Книге» сказано лишь следующее: «Обычная прогулка семьи Романовых»{945}.

В те летние дни в Екатеринбурге стояла жара. В Ипатьевском доме, с наглухо закрытыми окнами, становилось невыносимо душно. Государь обратился с просьбой открыть окна для проветривания, в чем ему было отказано.

В Екатеринбурге состояние здоровья Узников Ипатьевского дома резко ухудшилось. Цесаревич постоянно болел, его мучили боли в колене, следствие его тяжелой болезни — гемофилии. Фактически, с редкими периодами улучшения, Наследник страдал все время пребывания в Екатеринбурге и практически не мог самостоятельно ходить. На прогулки Государь его выносил на руках.

Нервное перенапряжение сказалось и на железном здоровье Императора Николая II. Если в Тобольске мы не найдем практически ни одного упоминания о недомогании Императора, то в Екатеринбурге такие упоминания встречаются довольно часто. 22 мая/5 июня Николай II записывает в дневник: «У меня болели ноги и поясница, и спал плохо»; 23 мая/6 июня: «У меня самочувствие было кислое»; 24 мая/7 июня: «Весь день страдал болями от геморроидальных шишек, поэтому ложился на кровать»; 25 мая/8 июня: «День рождения дорогой Аликс провел в кровати с сильными болями в ногах и в др. местах).». В «Книге дежурств» так же имеются отметки о плохом самочувствии Императора Николая II: «7 июня. По заявлению доктора Боткина, вследствие расширения вен, заболел Николай Романов и с утра не вставал с постели, где его и кормили».

Императрица Александра Федоровна в своих дневниках жалуется на свои обычные недомогания: мигрени и боли в сердце.

Постоянно страдал почечными коликами доктор Боткин. Приступы болезни становились для него все мучительнее. 10/23 июня Николай II отмечал в дневнике: «Евгений Сергеевич заболел почками и очень страдал». Об этом же пишет и Государыня в своем дневнике: «Пошла с Татьяной к Е. С., у которого были колики почек, и она ему сделала инъекцию морфия. Страдает очень сильно».

Начиная с 4/17 июня пищу для Царской Семьи стал готовить повар Харитонов непосредственно в доме Ипатьева. «Со вчерашнего дня, — писал в своем дневнике Государь 5/18 июня, — Харитонов готовит нам еду, провизию приносят раз в два дня. Дочери учатся у него готовить и по вечерам месят муку, а по утрам пекут и хлеб! Недурно!»{946}

По роковому стечению обстоятельств почти все члены Царской Семьи встретили