Шрифт:
Закладка:
Хьюси, ставший свидетелем казни на Тауэрском холме, заверил леди Лайл в письме, что пятеро осужденных «приняли смерть смиренно». Джордж Константин отмечает, что Норрис «не сказал почти ничего». Бреретон произнес лишь: «Я заслужил и тысячу смертей, но не по той причине, по которой я умираю теперь. И все же, если возьметесь судить, судите справедливо». Вероятно, так он продолжал отчаянно отстаивать свою невиновность. Уэстон сказал: «Я думал прожить во грехе лет двадцать или тридцать, а потом исправиться». Смитон не отступил от традиций и был краток: «Господа, прошу вас помолиться за меня, ибо я заслужил смерть»58.
Речь Джорджа была более дерзкой. Существует множество версий этой речи, но форма и содержание в большинстве своем совпадают. Начало звучит вполне традиционно:
Господа, я пришел сюда не чтобы проповедовать, а чтобы умереть, ибо я заслужил смерть, и даже если бы у меня было двадцать жизней, я не мог бы прожить их более постыдно, чем я прожил свою, ибо я жалкий грешник и грешил постыдно… Прошу вас, господа, пусть мой пример послужит вам уроком, и я особенно обращаюсь к милордам и джентльменам при дворе, среди которых был и я, примите это к сведению и остерегайтесь подобного падения. И я молюсь Отцу, Сыну и Святому Духу, единому в трех лицах Богу, чтобы моя смерть стала примером для всех вас. Остерегайтесь: не доверяйте суете мирской и особенно лести двора59.
По обычным меркам этого было достаточно для последнего слова перед казнью, но Джордж на этом не остановился. Шапюи даже подумал, что сейчас он отречется от своих евангелистских взглядов, однако он ошибся. Напротив, Джордж начал превозносить их:
Как известно, я проповедовал Евангелие Христово. И поскольку мне бы не хотелось, чтобы Слово Божие было оклеветано из-за меня, я говорю вам всем, что, если бы я следовал Слову Божиему на деле, я бы не оказался там, где я нахожусь сейчас. Я читал Евангелие Христово, но не следовал ему. Если бы я поступал правильно, то продолжал бы жить среди вас. Поэтому прошу вас всех, господа, во имя любви к Богу держитесь истины и следуйте ей, ибо один последователь стоит трех читателей60.
В момент казни Джорджа Анна оставалась в заточении. Шапюи утверждает, что Генрих настаивал на том, чтобы она увидела кончину брата «из окна своей темницы». К счастью для нее, это было невозможно: ни одно из окон в покоях королевы в Тауэре не выходило на Тауэрский холм61. Однако, хотя она и была избавлена от мук видеть, как умирает ее «возлюбленный брат» и другие осужденные, ее собственное испытание продолжалось. В окружении дам, которых она ненавидела и которые вряд ли способны были утешить ее или проявить к ней сочувствие, она томилась от неопределенности в ожидании возвращения Кингстона.
В таком же нетерпении пребывал Генрих и его новая возлюбленная.
Эпилог
Теперь, когда Анна и Джордж были мертвы, Генриху ничего не мешало жениться на Джейн Сеймур, отказаться от союза с Францией и полностью помириться с Карлом. Тем временем Кромвель, избавившись от своих противников, упрочил влияние и вскоре стал главным министром короля, обладавшим непререкаемым авторитетом. Томас Уайетт, чудом избежав трагической участи, постигшей его друзей, запечатлел свои горестные переживания в стихотворении, центральное место в котором занимают посвященные им эпитафии:
О них скорблю не только потому,
Что разум справедливо обязал;
Их смерть не безразлична никому —
Тем более нельзя, чтоб я молчал.
О Рочфорде молва: «Не будь так горд,
Блестящий ум жалели б без числа».
И значит, не один вслух изречет:
«С собою слишком много смерть взяла».
Ах, Норрис, Норрис! Каверза судьбы
Смогла тебя и ближних погубить!
Подумаю – не удержать слезы,
И двор сражен: не может не грустить.
Но даже там, где был ты чужаком,
Скорбь старых, малых искренней была:
«Бедняга! Знать, зашел ты далеко
В грехах, раз смерть безжалостно взяла».
Ты, Вестон, молод, остроумен был,
И храбр, и ловок, и непобедим.
Ты живо и умело говорил,
Был всеми, кто узнал тебя, ценим.
Мы, без тебя оставшись при дворе,
Жалеем молча жизнь, что так ушла.
Грехи твои нередки на земле,
Всем должно плакать: смерть тебя взяла.
И Бреретон, прощай! Хоть так, как их,
Не знал тебя, друзей и ты имел.
Тебя жалеют реже, чем других —
Несчастных тех, о ком я раньше пел.
Но ты друзьям, конечно, дорог был,
А скорбь их до чужих тебе дошла.
И так поминовенье заслужил
Ты общее – ведь всех вас смерть взяла.
Ах, Марк, что больше о тебе сказать?
Сильнее прочих был ты виноват.
Лишь потому, что должно сострадать,
И о тебе слова мои звучат…[123]1
30 мая 1536 года, всего лишь через одиннадцать дней после того, как «его драгоценная возлюбленная» испустила последний вздох, Генрих женился на Джейн Сеймур. Скромная свадебная церемония прошла в молельне покоев королевы в Уайтхолле2. Он был уверен, что наконец нашел супругу, которая подарит ему ту любовь, которой он так желал и в которой нуждался, и при этом не будет вмешиваться в его политику и диктовать ему, что он должен делать. Сэр Джон Рассел в письме к виконту Лайлу сострил по поводу того, что Генрих «попал из преисподней в рай», поскольку Джейн – «благороднейшая из известных мне дам и достойнейшая среди королев христианского мира». Генрих мог сполна насладиться «благородством и кротостью» новой королевы и забыть о «гнусности и мерзости» прежней супруги. Однако это расхожее мнение не так очевидно, как может показаться на первый взгляд. Далее следует совет виконту Лайлу: «В этой связи, милорд, думаю, что Вам было бы лучше написать королю еще раз и выразить свою радость по поводу того, что он нашел достойную партию в лице женщины столь добродетельной, как о ней говорят и каковой она является». Возможно,
