И по навету одному

Хотите в зле тягчайшем обвинить.

Лишь по ее предположенью

Меня подвергнуть осужденью43.

Константин полагал, что Джорджа могли оправдать, «если бы не одно письмо»44. По свидетельству неизвестного португальского джентльмена, была некая «особа, которая скорее из зависти и ревности, чем из любви к королю, выдала эту проклятую тайну, а вместе с ней и имена тех, кто участвовал в темных делах нечестивой королевы»45. Имя автора письма не называется, однако речь идет о женщине, судя по тому, что первое личное местоимение, встречающееся в португальском оригинале, имеет форму женского рода. Если верить письмам Джона Хьюси к леди Лайл, то, скорее всего, это была Элизабет Браун (см. Приложение 4).

Во вторник 16 мая 1536 года в Тауэр прибыл Кранмер. Вполне возможно, что он терзался угрызениями совести по поводу этого визита, так как явился не по долгу пастырской службы и не по своей доброй воле. Его послал Генрих, желавший выпытать у Анны до того, как она умрет, хоть какую-то причину, которая могла бы послужить основанием для законного аннулирования их брака. Так же как в свое время с Екатериной, теперь ему было важно поверить в то, что их брак с Анной не имеет юридической силы и был недействителен с самого начала. Вступая в брак с Джейн Сеймур, ему было психологически необходимо чувствовать себя свободным от брачных уз46.

Проще всего было бы вспомнить историю о якобы существовавшей некогда договоренности между Гарри Перси и Анной о заключении брака, однако ее бывший возлюбленный проявил неповиновение. 13 мая, за два дня до того, как его вызвали для участия в суде пэров, он написал Кромвелю письмо, в котором подтвердил предыдущее заявление о том, что никакого сговора между ними не было. Вежливо, но решительно он напомнил первому секретарю, что он уже отвечал на этот вопрос под присягой. Мы можем лишь гадать, о чем говорили Анна и Кранмер, однако судя по тому, что произошло вскоре после этого, она продолжала отстаивать легитимность своего брака (а значит, и законность рождения своей дочери)47.

В тот же день Кингстона вызвали в Уайтхолл на аудиенцию к Генриху. Он получил указания о том, что Джордж и четверо других мужчин должны «умереть завтра». Во время аудиенции уставший от забот констебль передал на словах «прошение» Джорджа, которое король выслушал весьма холодно. Что касается Анны, Генрих сообщил ему, что в качестве духовника к ней следует отправить Кранмера. Когда часом позже Кингстон докладывал об этом Кромвелю, то упомянул о том, что архиепископ уже посетил ее в этот день, но «по другому поводу»48.

Вернувшись в Тауэр, Кингстон сообщил брату Анны о его участи, «и тот воспринял известие спокойно, сказав, что постарается завершить все приготовления». Между тем Джордж хотел, чтобы Кромвель позаботился о его прошении, касавшемся долгов, поскольку «это сильно тревожило его совесть, как он выразился». Больше всего Джордж беспокоился по поводу 100 фунтов, полученных от одного монаха цистерцианского ордена, который на Троицу обещал увеличить эту сумму. Монах рассчитывал, что эти деньги помогут ему получить место настоятеля аббатства Валле-Крусис на северо-востоке Уэльса. Джордж узнал, что Кромвель собирается распустить этот монастырь, но уже не успел вернуть монаху деньги, поскольку все его имущество и бумаги отошли к Генриху. Он понимал, что, если ничего не предпринять, монах будет «разорен»49.

В тот же день за ужином в Тауэре Анна заговорила об уходе в монастырь – она все еще питала «надежду остаться в живых». Делясь сведениями с Кромвелем, Кингстон торопил его определиться с пожеланиями Генриха «относительно казни королевы для ее спокойствия, а также относительно приготовления эшафота и других необходимых вещей». В отличие от Тауэрского холма, где был сооружен постоянный эшафот, на площадке внутри Тауэра под названием Тауэр-грин такого еще не было, поэтому при необходимости приходилось приглашать плотников. Кроме того, констебль Тауэра пребывал в растерянности по поводу того, что Джордж и четверо его сообщников были приговорены к казни в Тайберне, и он не знал, оставалось ли это решение в силе50.

К чести Кромвеля, он не затянул с ответом. По его словам, распоряжение в отношении Джорджа и его сообщников о приведении смертного приговора в исполнение еще не было готово, но должно было поступить в ближайшее время. Что касается Анны, то Генрих решил заменить сожжение обезглавливанием, которое будет произведено палачом из Кале51.

Кингстон в ответ выразил благодарность: «Я рад слышать, что будет приглашен палач из Кале, поскольку он сумеет справиться с этим делом»; Джордж и другие, «я надеюсь, готовы предстать перед Богом». Утром он предупредит их и пошлет за плотниками, а те соорудят на Тауэр-грин эшафот «такой высоты, чтобы все присутствующие могли видеть казнь»52.

Один вопрос, сильно тревоживший Анну, оставался по-прежнему нерешенным. «Пока еще ничего не слышно, – сообщал Кингстон, – о милорде архиепископе Кентерберийском, а королева желает исповедаться». Мы не можем с точностью утверждать, появлялся ли архиепископ в Тауэре вновь, чтобы принять последнюю исповедь королевы, однако поскольку на то был приказ Генриха, можно предположить, что Кранмер его выполнил.

На следующий день, в среду 17 мая, рано утром Кингстон получил приказ доставить Джорджа и четверых других узников на место казни на Тауэрский холм. Обнаруженный недавно документ, переписанный в книгу судебных прецедентов Ральфа Пексалла, опровергает традиционное мнение о том, что Марка Смитона привезли на телеге в Тайберн и казнили через повешение53. Кингстон, вероятно, правильно оценил их состояние, сказав, что они смирились со своей участью. Существует романтическая легенда о том, что кто-то из узников в последние минуты перед казнью нацарапал эмблему Анны – сокола, но уже без короны, на стене башни Бошана54. Сохранилось прощальное письмо Уэстона, аккуратно приложенное к списку его долгов на общую сумму 900 фунтов. «Отец, мать и жена моя», – горестно обращается он к своим близким:

Я смиренно прошу вас ради спасения моей души заплатить этот долг и простить мне все обиды, которые я причинил вам и в особенности моей жене, которую я прошу ради милости Божьей простить меня и помолиться обо мне55.

Примерно час спустя, в 9 часов утра, когда осужденные готовились умереть, Кранмер открыл особое заседание церковного суда в Ламбете, на котором предстояло рассмотреть иск Генриха об аннулировании его брака с Анной56. После слушаний, продолжавшихся менее двух часов, Кранмер подтвердил, что этот брак всегда был недействительным